– Ну вы ваще! Где ж это видано, чтобы чайник сам за водой ходил?

– А мы слышали, что такие чайники есть, – заявила Зинаида Олеговна.

– Может, где и есть, но на складе нету, – сухо ответил завхоз. – Вы будете брать, разрази вас УФО?

– У нас есть чайник, – ответила Машенька.

– Как «есть»?

– Так, – пожали мы дружно плечами.

– Вы от-от-отка-ка-казы-ваетесь, что ли? – не поверил своим ушам завхоз.

– Отказываемся, – решительно произнёс Иван Ильич своим выразительным голосом. – Старый друг лучше новых двух. И не такой уж и старый, всего лет пять-шесть он у нас, я не помню точно.

– Восемь, – подсказал ошарашенный завхоз. – У меня в картотеке всё записано. Восемь лет назад я вам этого «не такого уж и старого» припёр со склада.

– Срок несерьёзный для смены оборудования, – подтвердил Клещ. – А эти импортные из Европы корейского производства горят, как свечи.

– Вы серьёзно отказываетесь? А то тебя, Паша, не поймёшь, когда ты шутишь, а когда врёшь.

– Да не нужен нам ещё один чайник, – зашёл Владимир Богданович. – Имеющийся в наличии ничем не хуже. Вообще, я пластмассе как-то не очень доверяю: сталь всё-таки надёжнее.

– Я тоже так думаю! – обрадовался чему-то завхоз и убрал коробку с чудо-чайником назад в пакет.

Когда он ушёл, мы как по команде вскочили, схватили чайник, принялись его отмывать, оттирать, отдраивать, так что в конце концов он стал сверкать до боли в глазах. Начальник Завода к вечеру зашёл и даже зажмурился:

– А, это вам новый чайник выдали? Хорош, красавец! Научились же делать! Чего же завхоз врал, что он пластмассовый?

Начальника не стали разубеждать, а чайник включили, и он заиграл вальс Штрауса. Ах, какие счастливые и солнечные трели он выводил! А какой вкусный чай получался в результате его пения! К нам засовывались в дверь и спрашивали, чего это у нас за музыка играет, по какой, мол, волне.

– Пум-пурум-пум-пум! – приветствовал их чайник. – Заходите к нам на чай!

А новые чайники через неделю исчерпали запас прочности. Один, доставшийся отделу снабжения, в первый же день откровенно и пошло украли, а другой, который не взяли мы, расплавился в каптёрке цеха КР/ТД-ПР. Он уже через два дня перестал отключаться самостоятельно. То ли его слишком часто включали, то ли слишком многие совали любопытный нос в чудо бытовой техники и даже пытались его разобрать, как истинные технари, но стал он обычным чайником, который надо вручную отключать при закипании воды. А люди есть люди, включили и пошли, забыв, куда пошли и зачем включили. К тому же у них отсутствовал график дежурства по чайнику, как в других хорошо организованных подразделениях вроде нашего. Нежная сущность пластмассового прибора не выдержала такого нержавеющего равнодушия к себе. Он закипел, напрасно призывая паром и бульканьем горе-хозяев, в конце концов выкипел, расплавился и деформировался. Завхоз аж плакал, носил искорёженный чайник, похожий на печального, растаявшего в лучах весеннего солнца снеговика, и сокрушался:

– Новейшее слово техники сволочам досталось! Завхоз достал, на складе зубами вырвал, невзирая на сотни претендентов, а они… Импортная же вещь, блин! Это ж вам не самовар на щепках. Эх, люди-люди, звери вы. Вот попросите у меня ещё чайник, пришиби вас ЭнЭлО! Вот вам будет вместо чайника! – и показывал внушительную дулю.

– Нам и не надо, – заверяли мы. – У нас чайник на боевом посту при любой погоде.

Наш полноправный сотрудник всё так же сверкал зеркальной поверхностью, словно его только что принесли из магазина. Рядом с ним всё так же скрипел доисторический матричный принтер, так что всяк входящий сразу видел: основные звенья коллектива при деле, стало быть, жизнь продолжается.

Если позаимствовать у Гоголя описание перемены Невского проспекта за день, то в пригородной электричке за сутки происходит не менее занимательная фантасмагория. Начнём с раннего утра, почти ночи, когда жители ближних пригородов ещё спят, а обитатели дальних уголков Ленинградской области и даже соседних губерний уже устремляются в Петербург на промысел. Электропоезд практически пуст у станции отправления. Ах, как я люблю эти ранние отъезды от перрона! Поезд медленно выбирается с окольных путей, спотыкаясь о стрелки, на «главный чётный», словно телега с лошадью с раскисших просёлочных дорог выезжает-таки не федеральную першпективу с более-менее приемлемым покрытием без крупных выбоин.

В пять утра с упорством утопающего едут самые выносливые или, напротив – самые безнадёжные элементы общества. Страшно сказать, в котором часу они проснулись, если вообще ложились спать, и ничего не остаётся, как досматривать остатки снов в электричке. Я тоже еду на этой самой первой электричке, дабы к восьми утра преодолеть сто вёрст и оказаться на рабочем месте. В это время нормальные люди ещё не думают просыпаться, а мы уже проснулись, умылись, оделись, добрались до вокзала, сели в вагон и снова уснули. Словно бы сон сделал только небольшой перерыв, чтобы позволить нам очутиться в поезде и снова провалиться в царство Морфея. Ещё раньше здесь очутились те, кто живёт за двести вёрст от Питера, так что на дорогу у них уходит часа четыре только в один конец, итого восемь туда и обратно – полноценный рабочий день, который приходится отсидеть в электричке. Таких всегда можно узнать по деформации верхней одежды, которая от долгого сидения владельца становится похожей на плод стручковых культур: нижняя часть загибается вперёд, а зад оттягивается по форме седалища. Третья часть суток, а в общей сложности – и всей жизни у таких «профессиональных» пассажиров проходит в дороге. У иных на этой почве порой случаются своеобразные психозы:

– Вот так вся жизнь и прошла в электричке! – рыдала дама средних лет. – Люди треть жизни тратят на сон, а мы – на дорогу. Восемь часов в сутки на работу, восемь – на домашние дела, а оставшаяся треть суток – на дорогу. И так всю жизнь! Изо дня в день, из года в год… За что?!

– На самолёте летай, – посоветовал кто-то разбуженный. – На самолёте-то оно быстрей получится, хотя и дороже.

Здесь сходят с ума те, кого люди раздражают как явление, самим фактом своего существования, как соседи по коммуналке. Если ваше жизненное пространство превышает четвертушку квадратного метра, вам грозит расстройство нервов от ежедневного проезда в общественном транспорте. Но я не унываю от сложившегося положения вещей, потому что сделала удивительное открытие: мой досуг при таком раскладе составляет около четырёх часов в сутки. С простоями при опоздании и пропуске поездов дальнего следования и того больше. Кто может похвастаться таким количеством свободного времени? Ни у одного олигарха нет такого богатства! У меня есть. Сколько людей жалуется на отсутствие времени, чтобы заняться собой, погрузиться в медитацию, изучить иностранный язык или хотя бы сделать гимнастику для глаз, а тут хоть медитируй, хоть глазами вращай. Опять-таки никаких помех для творчества. Знаю людей, которые за время проезда навязали себе и родным целые гардеробы пуловеров и жилеток, перечитали горы прессы и всю русскую и зарубежную классику. Есть и такие, кто в пути до работы выучили иностранный язык, а то и два. Конечно, большинство всё это время проспали, но это их личное дело, как тратить своё время. Всегда будут люди, которые вообще спят всю жизнь, и ничего с этим не поделать. Они тоже для чего-то нужны, хотя бы для того, чтобы уравновесить слишком деятельных. Лично не могу похвастаться, что трачу это время как-то продуктивно, меня от всего отвлекают два самых интересных занятия на свете: смотреть в окно и наблюдать за людьми. Ничего не могу с собой поделать, но мне это нравится больше всего.