– Угрожаешь?

– Объясняю. Ситуацию объясняю, – сказал Одинцов. – Чтобы больше ничего такого не было.

– Я тебя не понимаю.

– Стареешь, Дмитрий Андреевич, нюх теряешь. Так и до беды недалеко… Баклажана мы приняли, и Радича, а ты ни сном ни духом. Так и самого себя проспишь.

– Вы?! Баклажана приняли?! – оторопел от удивления Лукомор.

Действительно, почему он об этом не знает? Неужели некому было сообщить об этом? И что такого Баклажан натворил?

– Человека он заказал. Нефелина. Знаешь такого?

Но Лукомор не знал никакого Нефелина, ему нечего было скрывать.

– И что такое?

– Убили Нефелина.

– Баклажан его заказал?

– А ты не в курсе?

– Нет.

– Ты не в курсе, а человека нет. Ты не в курсе, а кто-то из твоих гоблинов еще кого-то заказал. Может быть… Сворачивать надо твою лавочку, Лукомор. Никакой пользы от тебя, один только вред.

– А какая тебе польза нужна? – От волнения у Лукомора пересохло в горле.

– Не нужна от тебя польза. Главное, чтобы вреда не было… И чтобы люди не гибли…

– Ты знаешь, мне беспредел не нужен, – скривился Лукомор.

Ну не было у него никакого желания оправдываться перед ментом. Желания не было, а необходимость заставила.

– Я за тобой слежу, Лукомор. Если что, я твое Лукоморье на дрова пущу. Ты меня знаешь…

Одинцов повернулся к нему спиной и направился к выходу. Опера последовали за ним. Никто из них, казалось, не боялся выстрела в спину, а это запросто можно было организовать. Пруд на заднем дворе большой, глубокий. Да и просто можно в землю закопать… Люди для всего этого есть.

Но не решился Лукомор дать отмашку на ментов. Они ушли, а он еще какое-то время в оцепенении смотрел им вслед.

Тепло в изоляторе, батареи здесь горячие. Только на душе холодно. И казенный дух ее вымораживает, и дурное предчувствие.

Семена обвиняли в убийстве, ему грозил большой срок, вряд ли дадут меньше пятнадцати лет. Да и десять лет – очень много. Катя настраивалась на долгое ожидание, но вряд ли она сможет осилить этот срок. Предчувствие подсказывало, что не сможет…

– Пойми, я его не убивал! – Семен порывисто, но мягко накрыл ее руку своей тяжелой ладонью.

Усатый милиционер в дверях покосился на него, но промолчал.

– Я тебе верю, – вздохнула Катя.

Она уже знала, как уголовный розыск вышел на Семена. Перчатку он потерял, с номером ее телефона. Надо было ей тогда самой записать его номер, позвонить ему. А она заставила его бегать за собой. Так и должна была поступить порядочная девушка, но все равно зря она сама не напросилась тогда на свидание…

Всего три недели как они знакомы, а она уже не представляет жизни без него… Но и в петлю точно не полезет. Смирится с потерей, заглушит в себе боль расставания. И выйдет замуж за Бориса. Не любит она его, но за кого еще выходить, как не за него? Он хороший, добрый, преданный. И не тошнит от него, как от других…

Катя уже почти уговорила себя принять предложение Бориса, когда в ее жизнь ворвался Семен. Он стал ее первой любовью, еще бы чуть-чуть, и стал бы ее первым мужчиной… Жаль, что этого не произошло.

– Он живой был, когда мы уходили… Его кто-то после нас добил, – горячо проговорил Семен.

– Да, наверное, – кивнула Катя.

– Я не знаю, как это доказать… Мне никто не верит…

– Я верю.

Усатый сержант посмотрел на часы и перевел взгляд на Катю. Все, свидание закончилось, ей пора.

Из изолятора она вышла в холод, но морозный воздух ее почему-то согрел. И на душе стало легче. Казалось, свежий воздух принес ей надежду. Если Семен не убивал, если это сделал кто-то другой, то его выпустят на волю. Может, не сразу, но выпустят. Два-три года за хулиганство – это не срок. И пять лет она выдержит…

– Катя! – донеслось из-за спины.

Она остановилась и обернулась. Взгляд ее тут же погас: это был Борис.

Симпатичный он парень. Правильные черты лица, благородная осанка, спортивная фигура. И одет очень хорошо – дорогое пальто с норковым воротником. Волосы у него хорошо уложены, но, главное, они густые и жесткие, как проволока в бутылочном ершике. Он сам говорил, что волосы заменяют ему шапку, настолько хорошо держат тепло. Мороз на улице, а он без шапки. Хотя пальто аккуратно застегнуто и шарф плотно закрывает горло.

– Как ты здесь оказался?

– Мама сказала, куда ты поехала.

Катя сморщила носик, представив недавнюю сцену. Мама была без ума от Бориса и очень переживала, когда она отвергла его ради Семена. Катя привыкла от нее ничего не скрывать и сказала, куда отправилась. Нетрудно было представить, в каком тоне мама отзывалась о Семене. Наверняка назвала его уголовником. И, конечно же, попросила Бориса не отказываться от Кати.

– Как он там? – спросил он, кивком показав на стену с колючей проволокой поверх нее.

– Ничего… хорошего…

– Печально.

– Я его люблю.

Катя не хотела обижать Бориса, просто он должен знать реальное положение вещей. Если хочет продолжать отношения, пусть взвесит все «за» и «против».

– Я знаю, – спокойно проговорил он.

– И всегда буду любить. Ты должен это знать.

– Буду знать… Тебя подвезти? – Борис кивком показал на свой новенький внедорожный «Лексус».

Богатый он жених, чего уж тут говорить. Красивый парень, воспитанный, образованный… Глядя на него, Катя удивлялась самой себе. Она должна была голову потерять от любви, а он ей даже не нравился. Ни холодно от него, ни жарко. Никак.

– Ну, если тебе не противно, – пожала она плечами.

Он помог ей забраться в машину, сам сел за руль, и внедорожник мягко покатил по заснеженной дороге.

– А почему мне должно быть противно? – нарушил молчание Борис.

– Я люблю другого.

– Это плохо. Но ты живой человек, тебя можно понять.

– Я целовалась с Семеном.

Борис протяжно вздохнул и произнес:

– Я приму любое твое решение. Но лучше не доводить дело до крайности. Тем более сгоряча.

– Какие крайности? Семен в тюрьме и выйдет не скоро.

– Это не тюрьма. И даже не следственный изолятор. Это изолятор временного содержания.

– А что, есть разница?

– Ну, в какой-то степени. Но для тебя это не имеет значения. Для тебя это тюрьма. Для твоей… – сухо кашлянул Борис, – для твоей любви. За убийство много дают.