Как именно переполнило? Вера не знает, она лишь приблизительно может восстановить картину, дополнив ее воображением. Это был период откровенного фанатизма сестры, утратившей человеческий облик. Она сделалась фурией, мегерой, куском пакли, что вспыхивал от малейшей искры, – короче, невроз в крайней степени, переходящий в психоз. Фурия мечется по дому, мысленно проклиная оппонентов, мужа (к тому моменту бывшего) и нервно говоря: собирайся, едем в Петербург, на комиссию в Институт мозга! Старая кляча Бехтерева утрется, когда своими глазами тебя увидит! Норман молчит, потом тихо говорит: я не поеду. «Как не поедешь?! – вспыхивает пакля. – Это крайне важно!» Но мальчик не хочет, он устал, и вот уже негодование переходит в гнев: мол, надо им доказать, пусть проверят твои способности! И пусть гены проверят, я знаю: это от моего прадеда к тебе перешло, он тоже был уникум! А мальчик просит оставить его в покое, он хочет в деревню, где живет бабушка и где в реке водятся раки. Большегубый рот перекашивает: какие раки?! Какая бабушка?! Мы обещали Учителю, что пройдем эту чертову комиссию, вырвем у нее заключение, и тогда все точки над i будут расставлены! Сестра хватает ремень с массивной пряжкой, угрожая расправой, и тут Норман совершает ошибку. Если не пускаешь к бабушке, говорит он, отправь меня к папе, – что подобно красной тряпке. Между матерью и отцом к тому времени накопилось столько, что они на дух друг друга не переносили; и вот уже мегера визжит, и пряжка гуляет по спине непокорного отпрыска. Или там было что-то тяжелее пряжки? И били не только по спине, но и по голове, по рукам, по лицу, которое превратилось в сплошной кровоподтек…

Здесь воображение обычно отказывает. Слишком жутко; да и какой толк в подробностях? Главное, Сверхновую загасили, и кто-то должен за это поплатиться.

Спустя несколько дней она отправляется в условное место, где фармацевт оставил «снадобье». Едет на указанный виадук, разыскивает третий с краю фонарь, в основании видит кирпич (бог мой, кино про шпионов!), за которым лежит полиэтиленовый пакетик с желтоватым порошком. Как ни странно, потешная конспирация помогает, она превращает в игру вполне серьезное (даже страшное) мероприятие. Инструкций нет, они существуют лишь в устном варианте, но память у Веры хорошая. «Пять к одному, – повторяет она, входя в подъезд, – то есть пять частей жидкости и одна часть чудо-порошка…»

Йогурт уже куплен – тот, что просили: питьевой. У питьевого, по счастью, имеется крышечка, которую можно отвинтить, отлить немного густой белой массы и влить полученный раствор. Устная инструкция утверждала: зелье бесцветно и безвкусно, значит, никакого подозрения не возникнет. И никакого эффекта поначалу не будет. «Это, – усмехнулся фармацевт, – не яд кураре, он действует исподволь. Вроде как почечная недостаточность развивается, причем не сразу, а с течением времени. Но результат дает стопроцентный». Идеальная, короче, отрава: и алиби обеспечит, и с гарантией отправит эту душу в ад.

Манипуляции выглядят неким ритуалом, Вере так легче. «Душу – в ад» – тоже часть ритуала, она ведь не знает: есть ад? Или это выдумки? Зато она знает другое: если не поставить барьер, это существо когда-нибудь может оказаться на свободе. У нас, подчеркнул в беседе лечащий врач, нетипичное пенитенциарное учреждение. То есть это не тюрьма. И если консилиум посчитает, что пациентка практически выздоровела, может быть принято соответствующее решение.

– Подождите, я что-то не поняла… Что значит: практически выздоровела?! А как же…

– Ну, это ведь происходило в помраченном состоянии сознания, что признала экспертиза. Не исключено, спустя время мы отдадим ее на попечение родственникам. Иначе говоря, на ваше попечение.

И это было еще одним аргументом, толкавшим в спину: какое, к черту, попечение?! Да она с балкона ее скинет, в ванне утопит или сделает чего похуже!

Так, йогурт уложен, и пробка завинчена аккуратно, словно никакого вскрытия в помине не было. Следом в пакет укладываются зубная паста с мятным вкусом, домашние тапки с кошками, халат и банка ананасов, конечно, нарезанных кольцами. Чтиво, правда, отсутствует, но оно вряд ли понадобится. На том свете (если таковой, опять же, существует) обходятся без журналов и газет. Вера подхватывает пакет, выходит на площадку и спускается вниз. Спускается торжественно, продолжая ритуал, словно Немезида, исполняющая волю Рока.

Вдруг вспоминается сон, в котором гигантский ребенок выводит на доске: «ФАРМАЦЕВТА НЕ НАДО». Извини, Норман, – надо. Возможно, она вообще симулировала невменяемость. А что? Всегда была немного актрисой, Вера никогда не понимала: та всерьез говорит или подтрунивает? И если оставить ее в живых, она еще раз украдет чей-нибудь невероятный сон, убьет чью-то надежду. Значит: казнить, нельзя помиловать!

Дорога неблизкая: метро, потом на автобусе почти до МКАДа, но это все равно Москва. А ведь когда-то была надежда, что сестру ушлют подальше: в Питер, в Казань, в крайнем случае в Смоленскую область, где тоже имелся «психиатрический стационар специализированного типа с интенсивным наблюдением», другими словами – «мертвый дом». Еще до суда, зная о заключении врачей, они с матерью выяснили эту жуткую географию, правда, переживали по разным поводам. Мать беспокоилась, чтобы не услали очень далеко, Вера наоборот, желала отдалить сестрицу на максимальную дистанцию. Так нет же, нашлось и здесь богоугодное заведение, упрятанное на задворки мегаполиса!

На этот раз Вера отказывается от встречи, только оставляет в окошке передачу. Толстая тетка с бородавкой на щеке буравит Веру взглядом, будто знает о ее планах и сейчас противным резким голосом вскрикнет: «А ну-ка, отправим этот йогурт на экспертизу!». На самом деле никакого вскрика нет, окошко захлопывается, значит, можно идти домой. Вера даже разочарована тем, что возмездие осуществилось столь буднично – финальная часть ритуала, по сути, выглядела трюизмом.

Дверь, ступени, асфальтовая дорожка, ведущая к выходу с территории, КПП – Вера минует все это в обратном порядке. На душе пусто, как бывает, когда долго и тщательно готовишь какое-то важное дело, а потом резко его сбрасываешь. Пока Вера размышляет, чем бы заполнить зияние внутри, оно само начинает заполняться, так что делается не по себе. Вера добредает до остановки, ждет автобус, а мысли, между тем, становятся все назойливей. Ты, мол, не совсем права, а может, совсем не права. Почему сестра должна отвечать за всех? Разве она одна виновата? История борьбы за Нормана – это ж целая эпопея, почище войны Алой и Белой розы! И в этой войне никто средств не выбирал, то есть обе стороны были хороши!

«Все, дело сделано», – говорит себе Вера, видя выползающий из-за поворота автобус. Однако дверцы схлопываются перед носом, а она по-прежнему торчит на остановке. Почему казнить полагается сестру? Почему не послать йогурт бывшему мужу? Он тоже заслужил сей «дар Изоры», а может, вообще должен принять угощение вместо нее. Или сыпануть эту адскую смесь в спагетти, которые любит Марко? В овсянку Кэтрин сыпануть или (для верности) приправить весь шведский стол? Это ведь они во всем виноваты, а сестра – просто жертва обстоятельств! Спасительные «они», олицетворяющие беды и страдания этого мира, укладываются на весы могучей гирей, и перевес уже на другой стороне.