Почему грачи любят старые гнёзда?

Грачи селятся большими колониями-«грачевнями» среди небольших групп берёз, часто рядом с человеком. Гнёзда они делают из веточек, иногда на одном дереве бывает до десятка гнёзд. Грачиная колония обычно существует многие годы: после прилёта птицы не строят новые гнёзда, а подправляют старые. Грачи постоянно «переговариваются» друг с другом громким карканьем, поэтому их колонию слышно издалека. В апреле в гнёздах появляются птенцы, они добавляют свои голоса в общий гомон.

В тумане ольховый лес.

Глухо в лесу, тихо.

А я бегу – боюсь опоздать на утренний клёв.

«Тии-вить, – слышится слева, – тии-вить».

«Почин! – думаю я на бегу. – Ну сейчас начнётся!»

«Пуль,

пуль,

пуль,

пуль,

пуль!»

Пулькает! Здорово пулькает!

«Клы,

клы,

клы,

клы,

клы!»

Клыкает! Во как клыкает!

«Плен,

плен,

плен,

плен,

плен!»

Пленкает! Неплохо пленкает! Умеет!

Некогда мне, некогда, я бегу – боюсь опоздать на утренний клёв.

Когда я пробегаю мимо певца, который спрятался в средине ольхи, он замолкает на миг, но тут же начинает разгоняться: «Тии-вить».

И летят мне вдогонку соловьиные колена и кольца:

пульканье,

клыканье,

пленьканье,

дробь,

раскат,

колокольца,

летний громок

и юлиная стукотня.

А я бегу, бегу – не опоздать бы на утренний клёв.

А впереди уж встречает новый соловей.

Быстро приближаюсь к нему и слышу затихающего певца сзади и нового, свежего, сочного, – впереди.

Да что же это – голова кругом!

Впереди – пульканье.

Сзади – клыканье!

Впереди – дробь.

Сзади – раскат!

А где-то там, совсем-совсем впереди, – третий соловей, до которого я ещё не добежал.

«Чулки! Чулки! – поёт он. – Где вы? Где вы?»

Пока доберусь до озера, соловьи передают меня из рук в руки.

А черёмуха-то цветёт, осыпается на чёрную дорогу, ворочаются в озере язи, бьют в прибрежной траве зеленовато-рябые щуки.

Вытаскиваю из кустов лодку и – быстро к шестам, вколоченным в дно озера. А новый певец, приозёрный уже

пулькает-булькает,

клыкает-клокает,

пленькает-плинькает

да вдруг как рассыплет по поверхности озера сразу с полтысячи бус! Так холодом и ошпарит.

А я-то леща тащу.

Боком-боком-боком, разинув розовый рот, выпучив придонный глаз, идёт лещище к лодке.

А за спиною – снова разом по воде с полтысячи бус!

Ну и соловей!

Я зову его Хрустальный Горошек.

Почему соловьи так сложно и красиво поют?

Соловьи – действительно лучшие певуны среди пернатых. Их красивая громкая песня очень сложная, состоит из чётко выделенных «колен», знатоки соловьиного пения дают им особые названия. Как и у других певчих птиц, у соловьёв поют только самцы в брачный период. Прилетев из южных краёв и найдя подходящее место для гнезда, самец начинает громким пением привлекать самку, чтобы составить семейную пару.

По влажной песчаной тропе ползёт Медведица кая.

Утром, ещё до дождя, здесь проходили лоси – сохатый о пяти отростках да лосиха с лосёнком.

Потом пересёк тропу одинокий и чёрный вепрь. И сейчас ещё слышно, как он ворочается в овраге, в сухих тростниках.

Не слушает вепря Медведица и не думает о лосях, которые прошли утром. Она ползёт медленно и упорно и только ёжится, если падает на неё с неба запоздалая капля дождя.

Медведица кая и не смотрит в небо. Потом, когда она станет бабочкой, ещё насмотрится, налетается. А сейчас ей надо ползти.

Тихо в лесу.

С веток падают тяжёлые капли.

Сладкий запах таволги вместе с туманом стелется над болотом.

По влажной песчаной тропе ползёт мохнатая гусеница Медведица кая.

Что такое сохатый о пяти отростках? Что это за отростки?

Лось – отдалённый родственник оленей, очень крупный: самцы высотой до 2,3 м, весят до 650 кг. Самцы, украшены рогами особой формы: они уплощены, с короткими отростками по наружному краю. Такие рога отчасти напоминают соху, поэтому в народе лося зовут сохатым.

Кто такой вепрь? Почему он одинокий?

Вепрем называют самца дикого кабана. Самки-кабанихи с полосатыми детёнышами живут группами, а вепри держатся одиночно в лесной чаще.

– А ты видел когда-нибудь воздух? – спросил меня умный мальчик Юра.

Я подумал и сказал:

– Видел.

Юра засмеялся.

– Нет, – сказал он. – Ты не видел воздух. Ты видел небо. А воздуха нам видеть не дано.

А ведь, пожалуй, и вправду: мы видим воздух, только когда смотрим на бабочек, на парящих птиц, на пух одуванчика, летящий над дорогой. Бабочки показывают нам воздух.

Пух одуванчика – чистое воздухоплавание, всё остальное – полёт.

Самолёт в небе никак не даёт ощущения воздуха. Когда глядишь на него, только и думаешь, как бы не упал.

– А парашют? – спросил меня Юра.

– Мне даёт.

– И мне тоже. А бумажный самолёт?

– Конечно, даёт. А ещё лучше – голубь.

– Давай сделаем бабочку из бумаги. Капустницу или крапивницу?

– Давай махаона!

И мы сделали махаона. С огромными крыльями!