В таком виде я предстал перед наркомом внутренних дел Берией.

Одетый в скромный костюм, без галстука, в пенсне Берия был больше похож на школьного учителя, чем наркома внутренних дел. Говорил он тихо, с едва заметным грузинским акцентом:

– Как же вы упустили такого матерого врага, лейтенант Фролов? Почему в нарушение всех инструкций позволили ему пройти в погранполосу? Я читал ваши показания. Что там на самом деле случилось? – спросил нарком. Чувствовалось, что он хотел лично разобраться в произошедших на погранзаставе событиях.

Я лаконично рассказал о появлении Люшкова и о своих подозрениях о наличии у беглого чекиста сообщника в руководстве УНКВД Дальневосточного края. Просто ничем другим я не мог объяснить тот факт, что начальник краевого управления мог в одиночку посещать погранзаставы и встречаться с ценными агентами из числа граждан сопредельных стран.

– С этим мы уже разобрались. Хотя за сигнал благодарю. Побольше бы нам таких бдительных сотрудников, а не тех ротозеев и подхалимов, которые привыкли беспрекословно выполнять любой, даже преступный приказ начальства. Ничего, сейчас мы почистим гадюшник, который после себя оставил Ежов и его сообщники. Вот только людей не хватает. Инициативных и честных, таких, как вы. Хотя за то, что вы Люшкова упустили, вас расстрелять надо. – Произнося эти слова, Берия внимательно наблюдал за моей реакцией. – Расстрелять вас мы всегда успеем. А пока я вам даю шанс реабилитировать себя. Есть один человек, который подозрительно активно общался с многочисленными «врагами народа». Может, кто-то из них завербовал его или посвятил в свои преступные планы. А мы об этом не знаем, или враги народа Ягода с Ежовым скрыли от товарища Сталина и партии этот факт.

Я пытался понять, куда клонит нарком и за кем мне предстояло следить. Куда меня теперь могут направить служить – с клеймом «враг народа». Если только в тюрьму или лагерь в качестве «стукача». И словно прочтя мои мысли, Берия заявил:

– Служить вы теперь будете в Москве. Личным помощником коменданта НКВД СССР Блохина. Он как раз просил прислать нового сотрудника. Вот вы им и будете. Нюх на «врагов народа» у вас есть. Характеристики и анкета хорошие. В партию еще не успели вступить, но это из-за вашего юного возраста. А чтобы не повторилась истории с Люшковым, обо всем будете лично мне докладывать. Теперь ваши рапорты никто не сможет в сейфе мариновать. Я их сам лично буду читать. А в моем сейфе ваше следственное дело будет храниться. Если редко или скучно писать будете, я его читать начну. Ясно?..

– Да, – глухо произнес я, осознав, в какую я попал передрягу. Личный агент наркома внутренних дел в среде чекистов, которые научились разоблачать любых «врагов народа». А если кто-то из них на самом деле противник советской власти? Так он меня не только мгновенно разоблачит как стукача, но и сделает все, чтобы меня отправили в камеру смертников – откуда меня и нарком не сможет вытащить. Смерти я не боялся, просто обидно второй раз не суметь разоблачить «врага народа». Ведь сколько вреда может такой человек нанести стране!

– Вот и хорошо, будешь служить в спецкоманде, – произнес собеседник, переходя на «ты». – Она врагов народа расстреливает. Правда, ты будешь не за ними присматривать – к ним претензий нет, а за их начальником – комендантом Блохиным. Засиделся он на своей должности – уже восемь лет, и уходить не собирается. Вопросы есть?

– Никак нет! – машинально отрапортовал я, пытаясь сообразить, что это за такое странное подразделение – «спецкоманда». То, что кто-то приводит в исполнение смертные приговоры в отношении «врагов народа», было понятно. Правда, до сих я не задумывался о том, что занимаются этим обычные люди – сотрудники НКВД. Застрелить человека во время задержания на границе – это понятно. Там выбора нет – ты убьешь или тебя застрелят. А в Москве, где нет войны и враги разгуливают по улицам не с пистолетами, а с портфелями, – не укладывалось это в моей голове. Интересно, кто эти люди, готовые стрелять в затылок преступникам. Отец, прошедший дорогами Гражданской войны, однажды признался, что самое трудное для него было расстреливать белогвардейцев. Когда стоят они перед строем красноармейцев, презрительно смотрят на своих врагов и хором исполняют «Боже, царя храни» или молитву.

– Зато у меня есть, – назидательно произнес Берия. – Сразу видно, что не был на подпольной работе. Я ею в Гражданскую войну занимался. Знаешь, на чем чаще всего попадаются агенты? На странных деталях своей биографии. Вот что мы имеем у тебя? Службу на границе на заставе, которая участвовала в боях с японцами. Потом твое нахождение под следствием. Освобождение и назначение в центральный аппарат наркомата. Что это значит? Кто-то хочет тебя внедрить сюда. Что бы ты сделал, узнай об этом?

– Немедленно доложил бы вам, – бодро отрапортовал я, еще не понимая, куда клонит собеседник.

– Правильно, а как можно было бы тебя обмануть? – задал провокационный вопрос Берия.

– Ну, наверно, я бы не обратил внимания на сотрудника, которого просто перевели с Дальнего Востока в Москву, например на повышение. Обычная история, и никаких «темных пятен» в биографии.

– Правильно мыслишь, Фролов. Жаль, что ты Люшкова упустил, а то бы взял к себе в аппарат, – искренне восхитился нарком. – А если бы тебе нужно было человека с твоей биографией устроить в центральный аппарат, что бы ты сделал?

– Я бы оформил ему документы на офицера Красной Армии, который до своего назначения в Москве служил где-нибудь на Дальнем Востоке, – предложил я.

– Интересно, – Берия внимательно поглядел на меня. – А ведь ты не так прост. Хотя у вас у всех пограничников мозги специфично работают. Почему в Красной Армии, а не в НКВД, на Дальнем Востоке, а не в Средней Азии?

– Если НКВД, то он может случайно встретить «сослуживца» из того же управления. И тут он проколется. Поэтому лучше армейский офицер. Дальний Восток – маловероятно, что в Москве он встретит сослуживцев по армейской службе. С другой стороны, он знает специфику региона и если встретит кого-то, кто родился и вырос там, то сможет поговорить о погоде. Еще одна причина – когда служишь в медвежьем углу, не важно – пограничником или кавалеристом, ты оторван от культурной жизни и всех новшеств. – И, осмелев, я добавил: – Вот, например, окажись я сейчас один на улице, так я буду стоять как столб и растерянно крутить головой. Не знаю, как жить в городе. На заставе или в казарме в отдаленном гарнизоне – там все по-другому. Там и денег не нужно – нечего покупать: до ближайшего магазина десятки километров, а еда и одежда – казенные. – Я умолк, пытаясь понять, не сказал ли я чего лишнего, и на всякий случай поспешил добавить: – Нам об этом еще в училище говорили. Что нарушитель обычно прокалывается на незнании реалий современной жизни. Если он еще в Гражданскую войну из Советской России сбежал, а спустя пятнадцать лет решил вернуться в качестве диверсанта. Там местные жители нам помогали чужаков отлавливать. Тех, кто из Маньчжурии к нам проник.

– Интересно, – задумчиво произнес нарком и после нескольких минут размышлений сообщил мне свое решение: – Будешь ты офицером Красной Армии с Дальнего Востока. Где служил – это попозже определишь. Неделю назад тебя перевели в Москву, в распоряжение наркомата. Теперь жилье. Оформим тебе комнату в коммуналке. Сосед – наш негласный сотрудник, он тебе поможет в городе освоиться и «легенду» отточить. В ближайшие дни тебя переаттестуют – у нас другие звания. А через неделю начнешь служить у Блохина. Все остальные вопросы решишь в рабочем порядке. Все, свободен.