А Ярыжского снова не было дома.

Почему-то все ужасное в этом особняке всегда происходило без него.

Косые лучи солнца заливали камеру предварительного заключения, теперь симпатично называемую СИЗО.

Боря Тур снова попался.

И опять — ни за нюх табака.

Хорошенько набродившись по барвинковским улочкам, он внезапно увидел того, ради кого сюда и прибыл, — Кирилла Свинаренко. Тот спокойно и деловито садился в новенький джип. Солидного черного цвета. И сам весь такой импозантный, степенный, прямо-таки излучает ауру успешности, прочности и уверенности.

Побежал за ними обоими — Кириллом и автомобилем, но только и успел вдохнуть полные легкие выхлопных газов — шикарный джип стартовал по-спринтерски живо.

Борис не сдержался, крикнул вслед пару «теплых слов» и сразу же услышал сзади:

— А чего это ты, пацан, так громко материшься? В общественном месте!

— Пошел ты на фиг! — Боря еще не остыл. — Какое тебе здесь общественное место?

— Улица, — убежденно заверил его неуклюжий амбал с постным лицом провинциального проповедника.

Тур так же громко и отважно выложил ему свое мнение об этой улице и всех на ней находящихся личностях, а этот моралист оказался местным участковым милиционером, который мирно прогуливался по морозцу с двумя коллегами. Все трое были коварно одеты в штатское.

Короче, за полчаса протокол о злостном хулиганстве и сопротивлении милиции ранее судимого Б.В. Тура был готов, а сам Борис Вениаминович снова оказался за решеткой. Вместе с двумя алкоголиками (полностью опустившимися бомжами) и двумя ворами. Старший, добродушный круглолицый селюк просто стащил у вредного соседа улей, давно хотел и себе завести пчелок, а тот жмот не желал делиться. Младший, плюгавый и прыщавый, — опытный домушник.

С ним и завязался задушевный разговор.

— Не-а, — тяжеловесно говорил он Боре, почесывая спину, — эт ты, братан, ошибаешься. Я всех местных авторитетов знаю. У нас тут никакого Свинаренки сроду не было. А джип такой только у Ярыжского.

— Ты про него знаешь? Что он за птица?

— Чудило! Кто ж про него не знает!

Познавательную беседу прервали грохот двери и зычный голос:

— Тур! Давай на выход, с вещами!

Вещей с собою не было.

Длинный темный коридор (попробовал бы он стать светлым с такими болотно-зелеными стенами!). Пахнет пылью и плесенью. И в спину подталкивает обязательный вездесущий сквозняк.

Кабинет следователя справа.

Убого меблированная, насквозь прокуренная комнатушка. За столом — худой сутулый парнишка в темненьком костюмчике. Поднял очкастое лицо с выпяченными губами. Улыбнулся, открыв большие беличьи зубы:

— Привет, Барс!

Боря остолбенел.

Напротив сидел его закадычный интернатский друг Витька Кинчев по прозвищу Тюха.

— Ну и дела… не думал я… Ты — здесь? И… Как же?

— И я, Борька, удивлен. Выше крыши. Ты — рецидивист? Не смеши!

— А ты ж вроде собирался на профессора…

— Всему свое время.

— Слушай, я писал тебе, а письма возвращались. Ты чего, не мог новый адрес прислать?

Тюха посмотрел на него так выразительно, что, казалось, и очки вытаращились. Молча полез в шкаф, захламленный истрепанными папками, книгами и просто кипами несвежей бумаги. Положил на стол несколько потертых конвертов с наклеенными клочками бумаги «Адресат выбыл». Письма адресовались Борису Туру.

Они пожали друг другу поднятые вверх руки заученным в детстве жестом — как спортсмены в каком-то старом американском фильме. И Боря тут же то ли объяснил ситуацию, то ли пожаловался на судьбу:

— Ох, Витюха, там закрыли механическое отделение, а меня перевели в Трудовое, на экономиста.

— Вижу, какой из тебя экономист! Сидел за растрату?

— Откуда ты знаешь?

— Элементарно! Знаешь, кем я здесь работаю?

— Кем?

— Следователем. Не таращь глаза — выпадут. Мне предложили вместо десятого класса — в юридический техникум, я и пошел. А сейчас на заочном в юракадемии.

— Значит, теперь в тюрьму меня старый друг упечет?

— Какая тюрьма? Забудь! Ребята погорячились. Ты тоже хорош! Только из зоны — и снова нарываешься? Ну, остыл тут у нас немного — не будешь на всю улицу матюки гнуть. Кончай хмуриться, сейчас ко мне пойдем, посидим. Расскажешь, как жил, как собираешься дальше. Я через час освобожусь.

Но через час ему пришлось слушать рассказы не старого друга, а свидетелей — доложили об убийстве в доме Ярыжских.