— Где Кинар? Неужели умотала или он заснул в процессе, — мне хотелось его убить. Единственное что останавливало в этот момент, так осознание того, что кровь не удастся отмыть от дерева не покрытого лаком.

— Как долго он сохнет? — пробормотала я, заглядывая под лестницу и подхватывая пластиковую бутылку. Мне нужно было отвлечься, чтобы не убить идиота.

— Что ищешь? Совесть?

Не оглядываясь, я швырнула назад ёмкость с морилкой и с наслаждением услышала удар и приглушённые проклятья в мой адрес.

— Нашла, — читая этикетку, я нахмурилась. — Тридцать шесть часов… Хм, проще вывести на улицу, — Слышь, болезный, может пойдём подышим… — с наигранной веселостью развернулась и уронила банку, отступая назад, упираясь спиной в стену.

Передо мной глыбой возвышался Кинар, ухватив светловолосого за шею и держа в полуметре над полом на вытянутой руке. Вздувшиеся вены на бугрящихся мышцах отливали алым, кожа стала темнее и по спине между заострившихся лопаток зазмеился огненный узор. Я знала, что означают эти писмена, хоть язык не был мне знаком. На нём говорили избранные. Я не была одной из них. Я была их пищей. С силой втянув в себя воздух, я рванула к запасному выходу, перепрыгивая через коробки, пытаясь вспомнить, куда забросила ключи.

Снаружи стемнело. Ещё не потухшее небо на западе бликовало угрожающе кровавыми всполохами. С реки тянуло прохладной сыростью. Сориентировавшись, я обогнула дом и подхватила обронённую ранее одежду. Запрыгнув на мотоцикл, я услышала душераздирающий рёв и завела рокочущий мотор. Сорвавшись с мест, а я пригнулась и выжала скорость до максимума. Ветер бил в лицо, выхолаживая пылающую кожу, дёргая волосы, вырывая из глаз слёзы. Конечно, только ветер был виноват в слезах, других поводов плакать у ведьмы не бывает. Хотя я ведь не совсем была ею, а значит…

Город переливался огнями. Пошло, навязчиво. Приезжие праздно шатались по улицам, шумя и балагуря. Из распахнутых дверей многочисленных заведений лилась музыка и стайки ярко одетых девушек ошивались в очередях перед клубами. Оставив мотоцикл на стоянке за одним из баров, в огороженном сеткой углу, я накрыла его куском брезента и прошмыгнула через чёрный ход внутрь. Незаметно пройдя по тёмному коридору мимо технических помещений, я оказалась перед большой обитой красной кожей дверью. Потянув ручку на себя, приоткрыла её и прошла в квартиру. В полутьме большое пространство казалось уютным. Сбросив футболку, я наощупь открыла панель в стене и вошла в душевую. Вода казалась оглушающе холодной. Она била струями по слишком чувствительной коже, под пальцами вспыхивали болью кровоподтеки и царапины. Запах Кинара покидал меня и внезапно от этого сделалось по-настоящему страшно. Опираясь о полупрозрачную дверцу, я глубоко дышала, но воздуха катастрофически не хватало. Этот гад оказался слишком… даже для меня. Искусанные губы хранили его вкус. Стащив через голову футболку, я обвела пальцами тёмный след от длинопалой ладони оставшийся на груди и застонала.

— Что б… Зачем ты так со мной… — заклеймил как свою самку. — Гад… гад… — процарапав по стеклу, я полоснула когтями по тряпке превращая её в лохмотья.

Оставляя мокрые следы на ковролине, я прошла через комнату, натянула захваченную одежду и завалилась на широкий диван у дальней стены. Лампа на столе отбрасывала скудный свет. Отстраненно скользя взглядом по стене, я наткнулась на снимок… Поднявшись, я сорвала рамку со стены и всмотрелась в изображение.

— Милана? Ты здесь? — даже не оборачиваясь, я знала, что мужчина у двери смотрит жадно, отмечая разворот плеч, изгиб бедра, наклон головы. — Что произошло?

— Просто так я зайти не могу?

— Ко мне?

— А может, — развернувшись, я запахнула рубашку на груди, скрывая синяки, — мне хотелось тебя увидеть.

Мужчина повернул ключ в замочной скважине и шагнул ко мне. Пришлось сдержаться, чтобы не отступить назад и позволить ему обнять меня за плечи. Когда-то его близость успокаивала. В память о былом я положила подбородок ему на плечо.

— Милана, ты ведь даже не понимаешь, как дорога мне, — зашептал он жарко, стискивая меня сильнее и толкая к столу. — Не могу поверить, что ты пришла. Точно знаю, что неспроста и совсем не ко мне, но это не важно…

Ловкие пальцы забрались под одежду. Упираясь в жёсткую грудь, я толкнула его от себя, но оказалась на столе. Он опрокинул меня, придавив сверху, сметая всё со столешницы, схватил запястья и вздёрнул их над головой. Аристократичное узкое лицо зависло над моим в нескольких сантиметрах, рот приоткрылся, являя мне ряд одинаково заострённых изогнутых тонких зубов, обдавая ароматом сандала и крови. Глаза, до того прозрачные голубые окрасились чёрным и на бледной коже казались бездонными. Они тянули в себя, подчиняли, заставляли извиваться, стараясь прижаться теснее…

На груди полыхнуло нестерпимо, и я вскрикнула, ранено забившись, швырнув от себя гибкое тело. Он отлетел к стене, с размаху впечатавшись спиной и сполз на пол.

— Ты пришла ко мне с меткой высшего, — он попытался подняться и снова упал. Сухой смех сотряс воздух. — Смерти моей хочешь, любимая?

— Ссука, — прошипела я, сгибаясь, не в силах вздохнуть. Оказавшись на коленях, я пыталась втянуть воздух в пылающие лёгкие.

Печать на мне действительно была и она функционировала. Даказательство этому было болезненным. Валс, кривясь, вытер кровь с уголка губ и откинул голову на прогнувшуюся стену.

— Полагаю, ты сама не знала про подарок своего визави.

— Догадывалась, — призналась я, принимая сидячее положение, — но надеялась, что ошиблась.

— Решила позлить мужика за мой счёт?

— Он узнает? — стало жутко.

— Уже знает, — хохотнул восставший и охнул, ухватившись за рёбра. — Порой ты поражаешь меня своей невежественностью.

— Мы проходили разные школы.

— Очевидно, что так, — обвиняюще выплюнул он. — Ты дикая, неприручаемая и совершенно невыносимая в собственном отречении от своей природы.

Скривившись, я подняла перевёрнувшуюся рамку и, стряхнув стекло, швырнула её в бледное лицо, конечно не попав.

— Некоторым не дано выбирать, — на старом снимке, потрёпанном и полувысветшем мы были пьяны, красивы и мой давний любовник ещё был человеком.

— Именно потому я не поставил тебе метку, когда была возможность.

— Просто ты никогда меня не любил, — когда-то это причиняло дикую боль, но сейчас отзывалось обидой.

— А много ли пользы идиоту, который решился? Он любит тебя? — я скривилась от озвучивания горькой правды: Кинаром двигала похоть. — Мне не улыбалось сдохнуть от твоей руки, когда ты решишь идти дальше и я перестану быть тебе нужным.

— Я любила тебя, — призналась я, тяжело поднимаясь и откидывая влажные волосы назад.

— В этом отличие, Милана, — глухо прозвучало в тишине запертой комнаты, — я всё ещё продолжаю тебя любить. Это никогда не пройдёт.