мы договорились встретиться в хостеле около часа ночи. Дай мне телефон, где мой телефон?

– Кит, всё хорошо. Марта в тот же день позвонила твоим родителям, они связались с твоим управляющим и он приехал сюда…

– Мой управляющий? Так он же сидел с дочкой и не мог ехать со мной. – Я медлил и угрюмо смотрел на друга.

– Уж не знаю остальных подробностей! Что знал, всё рассказал!

–Спасибо, друг. Где мой телефон? Нужно позвонить родителям, сказать, что со мной всё порядке, раз они уже и так знают, что произошло.

Лейно подал мой телефон. Я позвонил маме. Её «привет» больше напомнил выдох облегчения. Никогда не думал, что смогу так обеспокоить родителей. Я всегда старался быть «удобным» ребёнком. Со всеми своими трудностями справлялся сам. Оказалось, что мама вызвалась следить за ребёнком моего управляющего Гарри и помогать его жене, пока он будет в отъезде. Эльвира так и не разродилась на этих выходных. Она отправилась в больницу только во вторник. Гарри, в тайне мечтавший, что в этот раз родится сын (он не терял надежду даже после третьего узи), увозил девичье пополнение уже через пару дней.

После моего звонка родителям, мы поговорили ещё немного с Лейно и он отправился домой. Я же ждал прихода Марты, писал Блейзу и Гарри, пытался прочитать рабочие письма с телефона и не заметил, как уснул.

8.

Проснулся раним утром в понедельник, на этот раз я был в палате один. Яркий солнечный луч пробивался сквозь неплотные жалюзи. Я проследил за его направлением. Луч давольно лениво скользил от потолка к стене. Больничная палата не выделялась особым шиком: бежевые стены, кровать, тумба, узкий двухместный диван… Всё однотонное, безликое, призванное то ли наводить скуку на больных, чтобы они скорее выписывались, то ли подчеркнуть появление врачей в безупречных халатах. Взгляд скользнул по тумбе. На ней стоял букетик полевых цветов и лежала открытка. Я сел, дотянулся до открытки. В ней быстрым, размашистым почерком горели синими чернилами следы Марты:

Привет, Кит! Сегодня тебя должны выписать из больницы. К сожалению мы не увидимся, когда ты проснешься – я уже буду на полпути домой. Тебе тоже не следует задерживаться. Сумка с твоими вещами в шкафу. Поезд в 14:45, как раз успеешь подписать бумаги о выписке, если, конечно, не проспишь всё утро. Увидимся дома.

Марта.

P.S. Вот теперь-то мы настоящие друзья, не так ли?

Удивительный контроллер. Интересно, она всегда такая? Жуткая черта. Одно дело контролировать в работе, но когда говорят, что делать вне рабочего времени. Мне что – десять лет? Вот же зануда. Я почувствовал раздражение к кусочку картонки.

Я встал и пошел к стойке администратора узнать, когда мне можно будет поехать домой. Оказалось, что после утреннего обхода бумаги будут готовы и я смогу ехать. Я ещё немного побродил по коридорам тихой светлой больницы, подышал запахом чистоты и медицинских растворов, вернулся в свою палату и снова заснул.

Мне трудно было вспомнить: когда же я так много спал за последние годы. Врач со смолеными волосами разбудила меня около десяти, проверила температуру, давление, улыбаясь сообщила, что я могу собираться. Интересно она всегда такая улыбчивая и милая. Бывают же такие люди на свете. А что если она улыбалась именно мне? И вот сейчас я упускаю что-то важное? Я потряс головой. Подошел к узкому шкафу. На плечиках висела чистая выглаженная рубашка, джинсы. В сумке всё лежало так аккуратно, что я смог сразу найти и носки, и часы… Интересно, кто из ребят постирал мои вещи: Марта или Лейно? Учитывая, что я никогда не видел, чтобы Лейно сам занимался стиркой своих вещей, то ответ был очевиден. Да, Лейно каждые выходные уезжал к матери с целым мешком грязной одежды, а возвращался с наглаженными футболками, рубашками, носками. Ещё и контейнерами с домашней едой. Бывало, что он забывал убрать контейнеры в холодильник и через пару дней в нашу комнату было невозможно зайти…

Значит это была Марта. У неё определено какой-то пунктик. Хотя, может это и есть забота. Я переоделся в чистое, пошел к администратору, заполнил бумаги и поспешил на вокзал. Мимо меня прошла красавица-врач и снова улыбнулась, пожелав счастливого пути. Я улыбнулся в ответ, поблагодарил за заботу и пошел к вокзалу.

Весь путь до вокзала я корил себя, что не взял её номер. Будь рядом со мной София, то она, наверняка, назвала бы меня тугодумом. Или, закатив глаза, протянула своё: да это же очевидно! Боже, для моей крошечной сестры мир намного яснее и проще, чем для меня. Человек улыбается – значит хороший, громко ругается – придурок, на которого не стоит тратить время. Мгновенная оценка ситуаций. Самое удивительное, она зачастую бывает правой в отношении к людям. Восемь из десяти. Незнакомые люди часто заговаривают с ней: в продуктовых магазинах, торговых центрах, кинотеатрах. То они хотят, чтобы она им помогла прочитать что-то на ценнике, то подсказать дорогу, то просто подходят и говорят, что она хорошенькая. Не так смущают старушки, женщины или такие же подростки, но к ней липнут и мужчины всех возрастов. Всё же хорошо, что родители не отпускают сестру одну. В свои двенадцать София очевидная красотка, которая старается помочь каждому ( кроме меня, конечно же). Её как будто не трогают внешние признаки переходного возраста. Она из красивой девочки с золотыми завитками и голубыми глазищами превращается в русоволосую стройную красотку. Интересно, кем она станет, когда вырастит: психологом, искусствоведом, инженером-конструктором? Она так много чем увлекается и тут же перегорает…Совершенная непоседа.

В мыслях о сестре я дошел до вокзала, купил билет на 14:45, взял кофе и вышел на пирон. Ярко светило солнце, дул легкий ветерок, пахло горячим гудроном. Я любил этот запах с детства. Мне нравилось гулять рядом с вокзалом, ходить по рельсам и вдыхать смолистый запах. С друзьями мы собирали крышечки от стеклянных бутылок колы, фанты, любой другой содовой. Шли к железной дороге, клали на рельсы эти самые крышечки. Сами сидели в кустах и ждали, когда проедет поезд. Боялись, что машинист может остановить состав, заметив нас, и наругать за то, что мы так близко от рельс. Как только поезд проезжал, мы вылезали из своего укрытия и шли собирать расплющенные крышечки. Самую большую мы делали «битой», остальные – фишками. Каждый старался выбить как можно больше фишек-крышечек у своего противника. Победитель уходил с оттопыренными карманами, набитыми добычей. На завтра игра повторялась. Иногда мы выходили на большое сражение: