Она пожала плечами:

– Я не знаю.

– По-моему, ты лжешь. – Он изогнул в усмешке чувственные губы, когда она нахмурилась, а потом, не сводя с Лили взгляда, властно взмахнул рукой. – Ты помнишь свое детство, Элисон?

У нее была всего неделя, чтобы подготовиться к спектаклю, который она сейчас разыгрывала перед Рафаэлем, поэтому она не продумала все детали. Она сильнее нахмурилась и насторожилась.

– Конечно. – Она вдохнула и выдохнула. Потом сосчитала до десяти. – Я имею в виду… Мне кажется, я его помню.

– Ага.

Лили не понимала, почему у нее возникло такое ощущение, будто из комнаты выкачали весь воздух. Она еще сильнее нахмурилась, но легче дышать ей не стало.

– По-моему, бессмысленно говорить об этом, – сказала она и резко отвела взгляд, чтобы Рафаэль не разглядел выражения ее лица. Она хмуро уставилась на манжет своего свитера, словно он хранил ее тайны. Потом она ухватилась за манжет другой рукой. – Не важно, что я помню или не помню. У вас есть результаты анализа крови.

– Они у меня есть.

– И именно поэтому мы сюда приехали. – Лили сглотнула, подняла голову и снова встретилась с ним взглядом. На этот раз она не отвела взгляда. – А вы?

Он выглядел слегка удивленным:

– Я точно знаю, кто я.

– Вы мой сводный брат, – сказала Лили и слегка наклонила голову набок, надеясь, что смотрит на него с любопытством, а не с вызовом. – Как это произошло?

Рафаэль подумал, что сегодня вечером Лили выглядит хрупкой и какой-то нереальной с густыми медовыми волосами, уложенными на затылке. Он обратил внимание на изящный изгиб ее шеи. На Лили был просторный свитер, который скрывал ее фигуру.

Он не мог сказать точно, догадывается ли она, что, не имея возможности прикасаться к ней, он вынужден отслеживать ее реакцию по выражению лица и ловить взгляд ее прекрасных глаз.

Рафаэль не поверил ни на минуту, что она его не вспомнила.

Но если она не помнит его, значит, она забыла обо всем, что между ними происходило. Поэтому он может описать их прошлое так, как ему заблагорассудится. Если она помнит его, то вовремя прервет его рассказ и выскажет свою версию.

В конце концов, перед ним женщина, которая умудрилась не сообщить ему о сыне. Она скрывала мальчика целых пять лет. Если бы Рафаэль не встретил ее на улице Вирджинии, то, вероятно, никогда не узнал бы об Арло.

Внезапно он захотел, чтобы у нее в самом деле развилась амнезия. Потому что в таком случае у Лили будет оправдание.

Рафаэль улыбнулся ей и почувствовал себя хищником.

– Это по-настоящему милая история, – произнес он и заметил, как она напряглась. – Ты была несносным подростком, когда наши родители поженились, неуклюжей и молчаливой. Ты почти не разговаривала.

– Что? – Она закашлялась, когда он посмотрел на нее. Ей удалось казаться такой бесхитростной, что он почти засомневался, будто слышал резкость в ее тоне. Почти. – Простите? Вы сказали – неуклюжей?

– Многие девочки-подростки бывают неуклюжими, – сказал он, будто стараясь ее утешить. – Но я думаю, благодаря общению с Люкой и мной ты стала мягче.

– Потому что вы оба были мне прекрасными братьями? – спросила она и наморщила нос. Рафаэлю всегда нравилось, как она морщит нос. – Никогда в это не поверю.

Рафаэль рассмеялся:

– Мы старались тебя не замечать. – Он томно взмахнул рукой. – Наш отец много раз женился, чаще всего на неуравновешенных женщинах с деть ми. И какое-то время мы исполняли роли братьев. Мы понимали, что отец рано или поздно женится снова, поэтому были снисходительны. – Он улыбнулся Лили, и ее щеки сильнее покраснели. Хотя, возможно, тому виной огонь в камине. – Мы с Люкой встречались с элегантными и модными девушками. Ты их боготворила. И ты многому у них научилась, учитывая твое происхождение.

Она снова принялась теребить манжеты своего свитера.

– У меня такое низкое происхождение? – спросила она.

– Я имел в виду врожденную грацию и элегантность. – Он заметил, что она сильнее краснеет. – Я надеюсь, что моя откровенность тебя не задела. Я вообще считаю, что европейки намного утонченнее американок. Может быть, это из-за разницы культур.

– Как хорошо, что ваши женщины помогли мне избавиться от американской неуклюжести, – спокойно сказала Лили. Он надеялся, что она вспомнит тех женщин, с которыми он встречался, и обидится. Потому что они были отнюдь не изысканными и утонченными. Но Лили только мельком посмотрела на него, взгляд ее голубых глаз был нечитаемым. – Итак, я стала похожей на них, и вы решили, что должны тоже со мной встречаться?

Он улыбнулся, заметив реакцию в ее ясных голубых глазах, прежде чем она снова их опустила. Ее взгляд опалил его как лесной пожар. Рафаэль заговорил хриплым голосом:

– Ты ежедневно писала мне стихи, рассказывая о своих девичьих чувствах ко мне. Это было восхитительно.

– Стихи, – тупо повторила она. – По-моему, это… удивительно. Учитывая, что я не писала ни строчки с тех пор, как себя помню.

– Мы еще не установили, как долго это продолжалось.

– И как долго я пыталась достучаться до вас своей подростковой поэзией? – Она улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз. – Вы, наверное, очень смущались.

– Очень, – согласился он. – Ты писала отвратительные стихи.

– Учитывая рождение Арло, наша история стихами не закончилась, – сухо произнесла она.

– На свой восемнадцатый день рождения, – сказал он, будто вспоминая любимую старинную историю, а не придумывая ее на ходу, – ты стояла передо мной в белом платье, похожем на свадебное, и просила меня исполнить твое желание.

– О, – выдохнула она, – как в сказке. Мне было восемнадцать или восемь?

– Восемнадцать. – Он с трудом сдерживал смех. – Тебя довольно строго воспитывали, Лили. Ты училась в монастырской школе, – радостно солгал он. – Ты хотела стать монахиней.

Он почти чувствовал, как она теряет терпение. Лили с трудом сглотнула.

– Монахиней? – повторила она и прищурилась, глядя на него. – Я хотела стать монахиней?

Он улыбнулся с огромным удовлетворением:

– Это было мило.

– И все-таки мы каким-то образом зачали ребенка, – язвительно заметила она, но выражение ее лица было впечатляюще бесстрастным. – В восемнадцать лет я хотела стать монахиней, но потом мои амбиции оказались сильнее, и я пожелала жить в сказке. Поэтической сказке.

– На свое восемнадцатилетие ты попросила меня поцеловать тебя, – произнес он, упиваясь своим враньем. Он не помнил, когда за последние пять лет так веселился. – Ты умоляла меня показать тебе, что такое быть женщиной.

– Ой, да ладно, – возразила она. – Никто о таком не просит.