несчастнейший из людей, кто тебя привел в эти места? Кто в тебя вселил такую дерзость, что ты осмелился дойти до границы наших государей и королей? Если кто тебя пригласил, то назови того вслух. Вот пред очами твоими стоит смерть; вот тот самый ров погибели, что ты так долго искал, в него тебя ввергнут стремглав. Назови имена твоих спутников и выдай тех, кто тебя призвал (1).

Гундовальд ответил:

- Что Хлотарь, отец мой, возненавидел меня, это каждому известно; что он меня остриг, а потом и братья остригли, это всякому ясно. Оттого-то и сошелся я с Нарсесом, правителем Италии; там и жену взял, и двух сыновей родил. А как жена умерла, я с детьми уехал в Константинополь. Императоры же приняли меня ласково. И там я жил до сего времени. А перед этим, когда был в Константинополе Гунтрамн Бозон, я, обеспокоенный, старательно расспрашивал его о делах моих братьев и узнал, что род наш захирел и от корня нашего остались только короли Гунтрамн и Хильдеберт, то есть брат мой и сын моего брата. Король Хильперик и сыновья его умерли, остался только один младенец. Брат мой Гунтрамн детей не имел, а Хильдеберт, наш племянник, не был еще в силе. Все это подробно изложив, Гунтрамн Бозон пригласил меня сюда, говоря: «Приходи, ибо тебя зовут все знатные мужи в королевстве Хидьдеберта, и никто не посмеет слова молвить против тебя. Ибо все мы знаем, что ты сын Хлотаря, и если ты не придешь, то в Галлии никого не останется, кто мог бы править королевством». Я же, вручив ему много подарков, взял с него клятву у двенадцати святынь в том, что я доеду до этого королевства в безопасности. Посему я прибыл в Марсель, и там меня принял с величайшим радушием епископ, так как у него были письма от знатных лиц из королевства моего племянника Хильдеберта. А оттуда по желанию патриция Муммола я переехал в Авиньон. Гунтрамн же, забыв о клятве и о своем обещании, отнял у меня мои богатства и присвоил их себе. Знайте, что я такой же король, как и брат мой Гунтрамн. И если вы переполнены такой лютой ненавистью ко мне, то отведите меня к вашему королю, и если он признает меня своим братом, то пусть делает то, что ему захочется. Если же вы этого не захотите, то дайте мне уйти туда, откуда я пришел. Я и вправду уйду, никому не причинив обиды, А чтобы убедиться в том, что это правда, спросите Радегунду из Пуатье и Инготруду из Тура, они подтвердят вам, что я говорю правдиво (1).

- Никуда ты отсюда не уйдешь, самозванец, - сплюнул Оллон. – Лучше сдайся сам. Иначе мы возьмем город и тут даже собаки живой не останется.

Гундовальд молча развернулся и ушел. Ему больше нечего было сказать своему врагу. Город готовился к обороне. Гунтрамн Бозон уже собрал ополчение из горожан и вывел их за стену. После этого ворота были закрыты, и несчастные остались один на один с врагом. Их перебили, а имущество в городе было разграблено. Так уменьшили количество ртов в осажденном городе.

На следующий день начался штурм. Тараны, укрытые досками и связками хвороста, подкатили к воротам. В наступающих летели камни, стрелы и лилось кипящее растопленное сало. Епископ Сагиттарий, облаченный в броню, был на стене, подбадривая защитников, и лично бросал камни в осаждающих. Слуга божий явно ошибся, когда выбирал жизненную стезю.

Этот штурм захлебнулся, как не задался штурм и на следующий день. Войско законных королей откатилось в лагерь, нужно было похоронить убитых, ведь счет им шел на сотни. Установилось шаткое перемирие. Надолго ли?

1 – цитируется по источнику.

2 – копье было символом бога Вотана, и означало в данном случае признание Хильдеберта полноценным королем, а не опекаемым принцем.

Глава 28

Год 6093 от Сотворения Мира (585 от Р.Х.), июнь. Руан. Нейстрия.

- Ах, ты, шлюха проклятая, - Фредегонда хлестала по щекам пьяную дочь, которая лежала совершенно голая, бесстыдно раскинувшись на своем ложе. Ригунта не бросала слов на ветер, и словно сорвалась с цепи. Она спала со всеми подряд, от герцога до слуги, и слухи о ее ветрености пошли кругами по всей стране, немало удивляя подданных. Ведь распутницу у франков ждало серьезное наказание. Где-нибудь в деревенской общине муж загулявшую жену мог остричь наголо и гонять кнутом по всей деревне на потеху односельчанам. После этого любвеобильную даму прогоняли с глаз долой, и выйти замуж снова она уже не могла до конца жизни. Юные же девицы вообще не знали мужчин до свадьбы. Так что любимая дочурка подбросила матери проблем, опозорив ее перед всеми. Отнять имущество дочери Фредегонда не могла, закон охранял ее от самоуправства. Даже по статусу, согласно обычаям, дочь была ей равна, и ничуть не ниже. Они обе считались королевами, и Фредегонда просто не находила себе места от бессилия.

В остальном ее жизнь понемногу входила в колею. Она прибирала к рукам знать своего королевства, и правительницей оказалась на редкость толковой, жесткой и справедливой, не допуская садистских перегибов своего мужа. Ведь то, что сходило с рук королю-воину, ей не простит никто. Нейстрию сейчас никто не трогал, ведь пока она наводила порядок в своих землях, на юге зрело облако бунта. Неудачник Гундовальд, над которым смеялась вся родня, отхватил себе таки королевство в Аквитании. Фредегонда не верила в его успех, уж очень шатким был его трон, окруженный проходимцами и предателями.

- Да проснись ты! – хлестала она по щекам дочь. Та, наконец, приоткрыла глаза и прохрипела:

- Я королева, что хочу, то и делаю. И ты мне не указ! Пошла вон, служанка!

Фредегонда опрометью бросилась из покоев дочери, чтобы никто не заметил ее мокрых глаз. Она выгнала всех из своей спальни и ничком упала на подушки. Никто не должен видеть ее слабость, никто не должен видеть ее слез. Рыдающую бабу с дочерью-шлюхой никто слушаться не станет, мигом разорвут в клочья, даже глазом моргнуть не успеешь. Ригунта нашла то место, куда можно было ударить побольнее. Прямо в материнское сердце, которое было отдано другому ребенку, во имя которого и творились самые чудовищные преступления. Ведь до сих пор Фредегонда разлучена с единственным оставшимся в