Шнырова постучала по лбу пальцем.

– Чиканулась, – пояснила Шнырова. – Она и так чиканутая, а тут не лечилась. Ты знаешь, что она у нас одну девочку на перемене покусала?

И Шнырова тут же щелкнула зубами.

– Еще ее бабка мою бабушку в детском садике искусала. Ногу до кости! А?

Шнырова сломала березку.

Березки тут тоненькие, толщиной в полтора пальца, сил у Шныровой хватало, она принялась ломать деревца и швырять их в воду. Шнырова любит пошвырять в воду, до чего дотянется, то сразу и кидает. Помню, мы нашли на берегу раму от мотоцикла, Шнырова пока не столкнула ее в реку, не успокоилась. У нее реально синдром попугайчика. Я как-то подманил в городе сбежавшего волнистого попугайчика, он был старый и чесоточный, но все равно прожил у нас  два года. Попугайчик оказался ручной и наглый, мы вылечили его зеленкой, и он имел одну особенность – обожал сбрасывать мелкие предметы, швырял на пол все, до чего мог дотянуться.

Шнырова такая же, стоит ей оказаться возле воды, как она начинает швырять в нее все, что может поднять. Вот и сейчас разбушевалась и кидала в воду сломанные березы, никакие веники ей не нужны.

Я не мешал. Березы вдоль берега ни к чему, они постепенно поднимаются от реки в холм и засоряют поля. Еще лет пять и на поле будет глухой березняк, и потом его хоть из огнемета выжигай и тракторами трамбуй. Интересно – березы портят поля, а елки березовые рощи. За рекой была отличная березовая роща, там росли редкие кудрявые грузди, а теперь березняк душат мелкие ели и груздей никаких, одни попутницы, а попутницы солить – соль переводить, хруст-хруст, а вкуса нет.

Пока Шнырова истребляла деревца, я занимался вениками. Листва сейчас хорошая, мягкая, оставалось найти правильную березу – чистушку, с гладкими листьями. Как назло, она не попадалась, так что пришлось пройтись вверх по течению до пляжа.

Пляж у нас особенный. Поперек реки на дне хребет древней породы, по весне его заносит песком половодье, а летом песок постепенно размывает и черная порода проступает. На ней ничего не растет. Но в месте, где эта порода упирается в землю, зеленая трава. Зеленая-зеленая. А дальше березки, я попробовал – что надо, и стал ломать.

– Васькин! – воскликнула Шнырова. – А как же след? Ты же мне показывал! След динозавра! Это тебе не какие-нибудь там пиявки! Это вот да!

Там на самом деле есть след динозавра, и нашел его я, прошлой весной. Помню.

Разлив тогда получился диким, вода поднялась до середины холма, и Туманный Лог кишел зайцами, спасавшимися у нас со всей округи. Зайцы были тощие, с дикими глазами и чуть живые от голода, они почти не боялись людей и еле прыгали. Дрондина сильно любит животных, ну, кроме мышей, конечно, когда случилось заячье нашествие, она распотрошила глубокий погреб и пожертвовала зайцам всю морковь и картошку, и заперла под крыльцом Бредика, активно собиравшегося на заячью охоту. Каждый день Дрондина отправлялась с корзинкой моркови в обход вокруг холма, находила наиболее изможденных русаков и подкармливала. Шнырова дразнила Дрондину Мазаихой, пугала зайцев громким воем, свистела в свисток и всячески безобразничала.

Вода продержалась три дня, и как явилась в ночь, так и убралась, и зайцы исчезли с ней, однако вскоре выяснилось, что хитроумная Шнырова наловила в клетку ушастых и теперь имеет на них дальнейшие виды.

Про эти виды рассказала Дрондина, явившаяся ко мне в разгневанном состоянии. Как оказалось, Шнырова сообщила Дрондиной, что собирается сдать зайцев в охотхозяйство для притравки гончих, а если Наташеньке так дорога заячья шкура, то пусть выкупает каждого по пятьдесят рублей за голову.

Пришлось одолжить Дрондиной денег.

Впрочем, вымогательство не удалось, следующим утром Дрондина прокралась на шныровский двор с топором, сломала прутяную клетку и выпустила всех зайцев на волю. Кроме одного. В дальнем углу садка Дрондина обнаружила бездыханное заячье тело.

Наташа издала отчаянный вопль. Шнырова показалась на шум.

И хотя Шнырова кричала, что она не виновата, заяц и так был полудохлый, а она их кормила как могла – и в доказательство предъявляла обгрызенные капустные кочерыжки, Дрондина ей не поверила. Она пришла в необыкновенную и редкую для нее ярость и огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого. Как назло под руку Наташе Дрондиной подвернулся мертвый русак, в гневе она схватила зайца за задние лапы и принялась лупить им Шнырову.

Несмотря на весеннюю бескормицу, заяц оказался костляв и жилист, а орудовала им Дрондина с душой. Шнырова ойкала, пыталась закрыться, получалось плохо, гнев Натальи был неудержим.

Я не смог устоять, достал телефон и начал снимать, вряд ли еще когда такое увидишь. Нет, я не собирался никуда выкладывать эту бойню, хотел оставить на память.

Дрондина тогда не унималась, и я уже собрался вступиться, но тут случилось совершенно необычное, после очередного удара, угодившего Шныровой по загривку, заяц вдруг ожил, заверещал и, вырвавшись из лап Дрондиной, кинулся бежать.

Немая сцена.

Первой очнулась Шнырова. Она понюхала плечи, отряхнулась, опять понюхалась.

– Еще раз… – всхлипнула она. – Еще раз и…

Видимо, она хотела сказать, что если Дрондина еще раз посмеет поколотить ее дохлым зайцем, то месть ее будет страшна. Но правильно сформулировать это на фоне ожившего зайца не получилось.

– Еще раз… – повторила Шнырова и отправилась в сторону дома.

– Чтобы знала! – крикнула ей в спину Дрондина. – Живодерка кривоногая! Иди, мамочке пожалуйся!

Это она зря. Шнырова не жалуется. И Дрондина не жалуется. Это уж как повелось. По молодости, ну, то есть шесть лет назад, когда они едва отправились в первый класс, Шнырова разбила Дрондиной деревянным пеналом нос. Та неосторожно пожаловалась дома, и на неделю Туманный Лог стал зоной боевых действий – мать Дрондиной ежедневно ругалась с матерью Шныровой, вспоминая, что Шныровы тут не коренные, их сюда в восемнадцатом веке взашей пригнали из Чухломы, вспоминая некоего Крякина, капитана мотобольной команды «Каток».

Я помню тот день, упоминание мотоболиста Крякина привело мать Шныровой в исступление, она выскочила из дома и вцепилась в волосы матери Дрондиной. Это было довольно страшно. Нет, я здорово испугался и побежал за помощью. Отец как раз отдыхал между вахтами, он оторвался от шашлыков, поторопился и успел разнять женщин до основательного кровопролития.

Вечером этого же дня мы собрались у тополей, я, Шнырова и