Шрифт:
Интервал:
Закладка:
-Бруно! Где воздейский сыр и колбаски?
Когда они закончили хлопотные сборы и наконец-то увязали тело Франсуазо на седло – его кобыла не давалась, храпела, роняла пену и дичилась от запаха крови, был уже четвертый час после полудня. Легкое недовольство Леонардо непредусмотренной задержкой оформилось в сочащееся ядом раздражение, окончательно похоронив под собой жалкие остатки хорошего настроения от конной прогулки. Да еще при повторной тренировке перехода на третью позицию с контратакой, он неловко споткнулся об корень, и теперь тупая и ноющая боль в голеностопе бесила и выматывала нервы. Так что, когда они почти уже вымахнули с поляны на тракт и столкнулись взглядами с подозрительной тройкой всадников в темных плащах, то Леонардо не стал себя сдерживать громко и зло выкрикнув:
- Сonsto! Именем Святой инквизиции, остановитесь! Кто вы такие и куда…
И он даже ничуть не удивился и не изумился, а скорее как-то по-детски обрадовался, когда пола плаща всадника с краю резко откинулась в сторону, являя на свет уже заряженный малый двухдуговой пехотный арбалет.
Глава 3
Глава третья.
О головной и телесных болях, вернувшихся воспоминаниях, странных голосах в голове, тайном лекарстве от предков и о том, что себя не надо бояться – это бессмысленно и бесполезно, от себя не убежать.
-Который час, Бруно?
От звука слабого голоса Леонардо ссутулившееся в кресле тело Бруно по-собачьи встряхнулось, глаз задремавшего слуги широко распахнулся, обжигая излучаемым пылом нешуточного волнения, переживания и нескрываемой радости. Второй его глаз, правый, прятался под широкой повязкой из белой ткани с редкими темными каплями. Это кровь? Да, точно кровь.
-Ваше сиятельство! Вы очнулись! Слава Господу! Радуйся Мария, благодати полная…. Милорд, ваше сиятельство! Лео, мальчик мой! Ох, простите, милорд! Что, что у вас болит, ваше сиятельство? Голова болит? Мне позвать лекаря?! Я сейчас! Вы только велите! Мэтр Нинно тут, я его сейчас, я мигом!
-Заткнись, Бруно!
Леонардо хотел строгим окриком оборвать сбивчивую речь слуги, но не вышло – в горле запершило и вместо четких слов из его уст вырвался лишь жалкий хрипящий шепот. Но этого хватило – Бруно мгновенно замолчал, словно смуглый эмирский палач одним движением отсек ему язык. Он вывалился из кресла и упал на колени перед ложем Леонардо. И таким неизбывным светом преданности, непонятной вины и желания исполнить хоть что, хоть приказ, хоть каприз, хоть не высказанное желание он весь светился, что Леонардо даже немного растрогался и невольно улыбнулся. И тут же нижнюю губу пронзила резкая боль. Кончик языка осторожно коснулся тревожащего места – привкус соли, привкус меди… Кровь? Да, опять кровь… Не слишком ли много крови на сегодняшний день? Или сейчас уже другой день? Тот, так переполненный событиями, вероятнее всего давно закончился.
Леонардо медленно опустил голову на подушку, с опаской сжал пальцы в кулаки, осторожно потянул стопы на себя. Тело со скрипом, нехотя отозвалось, под грудиной резануло тупой бритвой, в подреберье нещадно кольнуло, будто с силой ткнули чем-то зазубренным и острым. И голова… Голова кружилась и от боли раскалывалась так, что невольно хотелось обхватить ее ладонями и держать, держать все время, держать бесконечно.
-Бруно, дай мне воды.
Тут же его губ коснулось холодное стекло.
Глоток, второй, третий… Живительная влага водопадами устремилась в иссушенное горло, даруя краткое облегчение. И невероятное наслаждение прохладой. Леонардо пил и пил, глотал, кашляя и давясь, проливая воду на подбородок, на грудь, на нательную рубаху. Он пил так, будто от этого зависела его жизнь и никак не мог напиться. В глазах потемнело, дыхание стало прерывистым, и он с трудом оттолкнул руку Бруно.
-Милорд, может еще глоток? Вы не выпили и бокала!
Бокал? Всего один бокал? То есть ни ручей, ни река, ни водопад? Что, что происходит? Ладно, потом, все потом.
Леонардо коротко, чуть закашлявшись, выдохнул, с натугой втянул тяжелый воздух и выдавил-выплюнул из себя:
-Бруно, скотина, почему здесь так душно? Немедленно открой окна. И рассказывай… Рассказывай о том, что со мной приключилось.
Малый двухдуговой пехотный арбалет вещь добротная, приемистая и абсолютно убойная на коротком расстоянии – шансов, что массивный болт с граненным наконечником не пробьет тело нет никаких. Пробьет, жадно клюнет жалом и просадит тело насквозь как булавка бабочку, не замечая преград. Прорвет в клочья всю требуху внутри и равнодушно полетит дальше. Он только сменит цвет с просто темного на темно-красный.
Леонардо это знал и даже как-то видел в своем двенадцатилетнем возрасте, как выстрелом из такого же арбалета вырывало ребра со спины револьвиста из баталии капитана Лоренцо на Коллинском редуте. Это было страшно, это было кроваво и настолько мерзко, что он тогда долго блевал, скорчившись за лафетом разбитой пушки, дрожащими руками стирая с лица кровь и мелкие белые щепки – осколки костей. Так что и секунды, не потратив на размышления, он резко натянул поводья в бок, заставляя Инвиктуса взвиться на дыбы, а затем завалиться на землю, рискуя при этом маневре получить второй болт грудь. Да, можно было бы соскользнуть с крупа скакуна и укрыться за его телом, но это было бы подло. Один раз он уже подставил благородное животное.
Жеребец обиженно заржал, гулко падая на бок, подошвы сапог Леонардо ударились о землю, а арбалетный болт пролетел чуть-чуть выше и левее его головы. Арбалетчик не спешил с выстрелом и тратить выстрел на животное не стал. Он хладнокровно целил в низ тела Леонардо, но промахнулся. Промахнулся почти в упор.
При мысли, что арбалетный болт мог сотворить с ним, Леонардо на долю секунды обморочно замер. Он ярко и четко представил, как с мерзким шлепком граненный металл наконечника болта рвет мышцы его пресса, тупой иглой входит в тело, вырывает клок мяса. И летит дальше, волоча за собой сизые ленты кишечника.
Во рту закислило и
