Дочь позвонила за минуту до второго завтрака: Калажников неукоснительно придерживался распорядка дня, веря тезису, что есть надо понемногу, но часто.

Первый завтрак, «энергетический», – кофе с бутербродом, он начинал ровно в восемь часов утра. Второй – в двенадцать часов дня. Обедал в два, полдничал в пять и ужинал ровно в восемь вечера. Поэтому в свои пятьдесят пять выглядел он на сорок, чем был весьма доволен, так как привык к женскому поклонению с юности.

– Отец, мне мешают твои клевреты, – сказала Дарья; она никогда не называла его папой, только отцом. – Отзови на сегодня.

– Снова ты за своё, – с досадой сказал Николай Наумович. – Это для твоей же безопасности.

Речь шла о телохранителях дочери, сопровождавших её на все мероприятия, на работу и с работы, и в том числе – если она ехала к подругам или с подругами куда-нибудь отдыхать. Два года назад Калажникова начал охранять батальон «Аргус» частной военной организации «Прикрытие», контролируемой администрацией премьер-министра, и он договорился с командованием батальона о сопровождении дочери.

– Куда ты собралась?

– Это моё дело, – строптиво отрезала Дарья. – Мне нужно побыть одной.

– Ох, не верю.

– Увижу кого-нибудь из твоих горилл – сбегу из Москвы, так и знай!

– Хорошо, не бесись, никто тебя не потревожит, обещаю.

– Я предупредила! – Дочь выключила телефон.

Калажников сплюнул в сердцах, уязвлённый непокорностью дочери, пробормотал вслух:

– Стерва, вся в мать! Та тоже отличалась свободолюбивостью… пока не умерла от передозировки.

На столе мигнул селектор.

– Слушаю, – отвлёкся заведующий лабораторией от своих мыслей.

– Николай Наумович, Редкозуб беспокоит, – проблеял селектор. – Есть важные новости.

– Говорите.

– Желательно не по телефону.

Встречаться с депутатом, от которого всегда исходил неприятный запах, будто он вообще не мылся, не хотелось.

– У меня защищённая линия.

– Фенер встречался с Зимятовым в ресторане Маринича.

– Фенер?

– Мой босс, начальник комитета экономической безопасности.

– А-а…

– Он встречался с Зимятовым, генералом полиции, говорили о нашем благодетеле…

– Не понял.

– Ну, о Барсукове… готовится какая-то проверка, насколько я понял, генерал стукнет в Следственный комитет или в Счётную палату, а не дай бог ещё и ОНФ… речь шла о готовящейся приватизации оборонки.

– Пусть стучит, у Анатолия Дмитриевича всё схвачено в силовых структурах, генеральный прокурор его дружбан.

– Но могут всплыть и наши фамилии. Фамилия Коржевского уже прозвучала.

Калажников нахмурился, потёр лоб.

– Откуда вам это известно?

В динамике послышался блеющий смешок.

– Фенер считает меня своим другом.

Николай Наумович представил рыхлое лицо Редкозуба со щёточкой усов, с мешками под глазами, его котлообразную голову с плешью на макушке, и ему стало противно.

– Вы не преувеличиваете… его дружелюбие?

Редкозуб выдавил ещё один смешок.

– Я мало говорю, зато всё слышу. Иначе он не брал бы меня в компанию вместе с Ноздренко.

– Кто это?

– Коллега, тоже депутат, метит на место Фенера.

– А вы не метите?

– На всё воля божья, – Редкозуб снова хихикнул, – и премьера.

– Кто ещё был на встрече?

– Нас трое, Зимятов и сам Маринич.

– Это певец, что ли?

– С эстрады он практически ушёл, поёт в своём ресторане иногда, в политику не лезет, но с Зимятовым якшается, на «ты» с ним, они друзья с детства.

– Хорошо, я поговорю с… кем надо, позванивайте и держите язык за зубами.

– А то.

Калажников выключил связь, побарабанил пальцами по столу, косясь на экран компьютера, вызвал секретаршу:

– Маша, найди мне Каштельянца.

– Минуточку, Николай Наумович, – ответила секретарша.

Калажников набрал номер Свирина, командира батальона «Аргус»:

– Булат Ахметович, пошли сегодня за Дашей самых опытных ребят, чтобы она их не заметила.

– Сделаем, Николай Наумович, – сказал Свирин с горловыми интонациями.

– Самых опытных, подчёркиваю. Если она устроит мне скандал, я сделаю выводы.

– Не беспокойтесь, Николай Наумович, не подведу.

Через минуту позвонил помощник:

– Я весь внимание, Николай Наумович.

– Зайди.

– Иду.

Кирсан Вольфович появился с планшетом в руке.

– Захватил отчёт на всякий случай.

– Садись, есть новости.

Каштельянц сел.

Калажников рассказал ему о звонке Редкозуба.

– Что думаешь?

– Будет скандал.

– И я так считаю.

– Надо предупредить Эмильевича.

– Если Зимятов доберётся до президента, наши… э-э, исследования накроются медным тазом.

– Пусть Эмильевич примет меры, в конце концов, он заинтересован в результате не меньше нас.

– Это нелегко сделать.

– Мы поможем.

Калажников с интересом посмотрел на Каштельянца.

– Каким образом?

– Нам всё равно надо доводить эган до кондиции, нужны добровольцы…

– Старая лиса… Добровольцы! Иными словами, ты предлагаешь продолжить испытания на…

– Тех, кто мешает.

Калажников покачал головой, продолжая изучать широкое, одутловатое, вечно флегматичное лицо собеседника.

– Не слишком ли кардинальное решение?

– Мы подготовили новую программу закладок, эган должен развиваться быстрее и практически не оставлять следов.

– Сначала надо проверить на… кроликах.

– У нас их трое.

– На всё у тебя есть ответ, Вольфович. Однако без оперативной помощи не обойтись. А привлекать контингент Эмильевича не хотелось бы.

– У нас есть «Аргус», там тоже служат опытные кадры.

– Да уж, кое-кто из них действительно получил хороший опыт… в добровольческих батальонах украинских националистов, в Ираке и в Сирии… хм… на стороне ИГИЛ. Но почему бы и нет? Я поговорю со Свириным. На ком предлагаешь испытать новый эган?