«Что-то слишком много похорон на сегодня» – подумалось коту. Верной оказалась и вторая догадка: хоронили кабана, ставшего жертвой безумного маньяка. Родственники покойного шли за его гробом, подбадривая друг друга объятиями.

Но на этом неожиданные события не закончились. Вдруг за этой процессией появилась следующая, правда гораздо меньше. Но куда более неожиданная. На сей раз в толпе был медведь Драный, идя с совершенно непричастным и скучающим видом. За ним топала его жена, а за их спинами несли гроб с тещей Драного. К изумлению кота, замыкал шествие не кто-нибудь, а волк Кабанов. Его передняя лапа была загипсована и болталась на повязке. Но в ликующем взгляде Кабанова читалось торжество, и волк не сводил своих глаз с медведя Драного. Очевидно, сразу после церемоний Драного заберут в участок для задушевной беседы по поводу скоропостижной кончины его родственницы.

В конце концов, и эта процессия прошла мимо, и Пус, не оставив на себе живого места после неистовой чесотки, выбрался из своего укрытия. Пытка полынью закончилась, возникло такое чувство, что все блохи не выдержали и покинули тело кота. Короткими перебежками он двигался от забора к забору, норовя почесать бока о доски, подбираясь все ближе к своему дому. Обойдя на сей раз центральную базарную площадь стороной, он вскоре оказался у своей калитки. Похоже, никто не пробирался на эту территорию в отсутствии хозяина и опасаться было нечего. Войдя к себе, Мидун поспешил растянуться на своем коврике, давая отдых уставшим конечностям. После употребления отвара Чумазого все тело обычно несносно ныло, суставы гудели, а по мышцам время от времени пробегали судороги. Так, оказавшись в тишине и под защитой родных стен, кот вновь ощутил непреодолимое желание поспать с пару часов. И сопротивляться этому сил не было никаких.

Пус ощутил прикосновение к своей морде. Моментально открыв один глаз, он увидел в упор крысиный нос, который тыкался ему в переносицу. От неожиданности Мидун вскочил и собрался уже дать деру, как вдруг сообразил, что крыс-то ему бояться нечего. Последние сомнения развеял очень знакомый голос, пропищавший в темноте:

– Пус, это я. Я это!

Кот унял дрожь от испуга, поспешил придать голосу презрительный оттенок и ответил:

– Я понял, что ты. В следующий раз голову откручу, если будешь так ко мне подкрадываться. Ты чего сюда приперся, Прокоп?

– Я… Мне и идти некуда больше. Жена моя пропала. В моем доме уже кто-то живет. И я вспомнил, что ты мне обещал защиту…

Через несколько мучительно долгих мгновений глаза кота привыкли к мрачным сумеркам, царившим в помещении, и Пус обрел зрение. В них он разобрал топтавшегося на месте посреди комнаты гостя. Крыса Прокоп за последние сутки изрядно истрепался, потерял свою бескозырку и испачкал парадные туфли. На морде у него можно было различить несколько заметных ран.

– Это я через кустарник дрался, что у Барки за домом… – пояснил Прокоп, поймав взгляд Пуса.

– Так а от меня тебе что надо?

Прокоп не сразу нашелся, что ответить. Он только засопел, а через минуту начал повествовать:

– Ты когда ушел со своим мешком… Мы еще посидели в кустах и пошли дальше. Но только реку мы не смогли перейти. Не нашли, где там брод, а я чуть не пошел на дно, пока искал. А потом Клава… Начала переживать за эту глупую Барку, что, мол, ты ее задерешь… – Пус немного напрягся. – Все рассказывала, как Барка к ней хорошо относилась, и что нельзя так с ней поступать… В общем, я ее отговаривал, как мог, но ночью она ушла, пока я спал. К Барке, видать. Предупредить ее что ли… А теперь я пришел за ней, а дома ни Барки, ни жены моей… Я их весь день ждал, а потом гляжу – ты домой к себе пошел. Я и поплелся за тобой следом. Сначала стучал, ждал, пока ты откроешь, а потом вошел.

– И что тебе сейчас от меня надо?

Крыса Прокоп вздохнул. Он и сам толком не знал, что ему надо.

– Так ты не знаешь, где они могут быть? Барка и Клава?

Пус не ответил сразу. Он не хотел сейчас выдавать себя, чтобы не пришлось еще и Прокопа придавить. Он встал, подошел к окну и принялся рассматривать очертания дома соседки, словно что-то вспоминая. Потом повернулся к крысе и ответил:

– Не видел я никого. Я у Чумазого в пещере всю ночь провел, мы пили там.

– Я так и думал…

Раздался громкий стук в дверь.

– Хозяин, ты дома? – грянул из-за двери громкий бас.

«Бах, бах, бах» – опускалась неведомая тяжелая кисть на испещренную сколами и торчавшими гвоздями дверь. Прокоп сразу завертелся по комнате, ища место, куда бы спрятаться. Выбрав для этого кучу хлама в углу, он шмыгнул туда и затих. Пус затравленно осмотрелся по сторонам. Если это волки, то вылезать через окна нет смысла – там наверняка засада, дом окружен. Самое умное, что смог придумать Мидун, это спокойно ответить, вдруг обойдется.

– Чего надо? – Голос кота дрожал и выдавал его страх в полной мере.

– Это я – Шолох. Я спросить пришел.

Пус тяжело выдохнул. Шолох – его старый приятель. По крайней мере, не враг, они выпивали несколько раз вместе.

– Зайди.

Натужно скрипя, дверь отворилась и впустила внутрь огромного орангутана, который неловко переваливался с одной короткой ноги на другую и поднимал повыше принесенную с собой керосинку, освещая помещение. Войдя из тесной прихожей в единственную комнату в доме Пуса, Шолох, чуть не касаясь затылком потолка, прислонился спиной к стене и немного подался вниз, присев. Его керосинка опустилась на пол рядом с ним. Помимо традиционной обезьяньей наружности, характерными для внешности Шолоха были огромные красные усталые глаза. Казалось, будто он месяцами не мог нормально выспаться и каждую секунду своим нездоровым взглядом искал место поуютнее, куда можно было бы завалиться поспать. Так и теперь, переведя взгляд от одной стены к другой, Шолох неспешно начал речь:

– Ты слышал, что за тучунщина творится?

– И да, и нет. Смотря, о чем ты. Вчера я у Чумазого ночевал, и что было в поселке, я не слышал. Выпьешь? – Пус принялся отдирать в одном месте половицу.

– Выпью, – шумно сглотнул орангутан.

Из-под содранной доски возникла наполовину пустая бутылка с черной жидкостью, лунным самогоном, который назывался так из-за того, что был черным, как ночь, но глаза, выпившего его, становились большими, словно полная луна. Варился он из смолы и забродивших рыбьих жабр.

– Это мой запас. На такие дни, когда молока кислого не достать.

Мидун взял из кучи хлама совсем рядом с притаившимся Прокопом пустую чашку и налил в нее пойла.

– Держи вот, – чашка перешла к гостю.

Они чокнулись и в тишине вечернего часа забулькали два глотающих горла.

– Ух-х-х! – протянул густым голосом Шолох.

– Да, отборная, – согласился кот, отставил бутылку и угостился протянутой Шолохом закуской – ириской с давно истекшим сроком годности.