для виду посматривала в нее, даже переворачивала страницы, дуэль на шпагах в зале уже в течение часа целиком занимала ее внимание. Два Колдблада, сейчас до смешного похожие друг на друга, оба с губами, стянутыми в ниточки, и с гордым выражением на бледных лицах, играли в странную игру. Суть ее заключалась в следующем. От Себастьяна требовалось сократить дистанцию и достать до графа до того, как тот оставит его «пронзенным намертво» или безоружным. Если мальчику удавалось нанести опекуну хотя бы незначительный ущерб, он зарабатывал очко в свою пользу. Если нет — очко получал граф. Лорд Колдблад занимал исключительно оборонительную позицию: без лишних движений он грациозно отражал прямые атаки, не переставая при этом менторским тоном поправлять ошибки и давать оценки. В зале еще находилась Ката, которая изначально порывалась уйти, но граф отчего-то настоял на ее присутствии. Она была особой впечатлительной, со слабыми нервами, и с ее стороны постоянно доносились охи и ахи. То и дело она вскрикивала, боясь, что жизни ее драгоценного воспитанника что-то угрожает. Наблюдая за ней исподтишка, Оливия посмеивалась.

После неприятного инцидента в оранжерее леди Колдблад избегала общения с графом, но причиной этому были не его бесцеремонные слова, а стыд за то, как она отреагировала в ответ. Поразмышляв над случившимся, Оливия решила, что граф просто посмеялся над ней: он не забыл позорного монолога о красоте, который она произнесла в их первую встречу, и теперь использовал его тон, чтобы ее уколоть. Его слова были не более чем приглашением к игре, к ироничной пикировке, к словесному фехтованию на остротах. Но Оливия вспылила и убежала, вместо того, чтобы отразить атаку, чем позволила ему снова одержать вверх.

Гордость не позволяла ей допустить, чтобы на нее смотрели свысока, поэтому исподволь она начала изучать Колдблада, сохраняя при этом дистанцию. Ей было важно нащупать его болевые точки, чтобы обесценить его личность и снять с себя незримую мантию влияния. Увы, пока наблюдения не приносили должных результатов: Оливии не хватало способностей к индукции. В ее мире эстетика подминала под собой содержание, поэтому Оливия отмечала только осанку Колдблада, манеры, хорошо сложенную фигуру и утонченный вкус, но никаких выводов относительно его натуры сделать не могла. Он был тайной за семью печатями, под стать своему жилищу.

— Контакт, Себастьян. Контакт, — строго прикрикнул граф.

Оливия закрыла книгу и, шелестя новым батистовым платьем изумрудно-зеленого цвета с меховой отделкой на рукавах, опустилась на пуф рядом с Катой. Та заметно напряглась и взглянула на леди Колдблад с опаской, как комнатная левретка смотрит на нового гостя в доме. После допроса, устроенного Оливией, гувернантка избегала общества хозяйки дома, вероятно, тревожась о повторении неприятного опыта.

— О чем он говорит, Ката? Что значит «контакт»? — шепотом спросила Оливия.

— Зрительный контакт, миледи.

— Себастьян, не отвлекайся, — нахмурился граф. — Пока ты не обладаешь навыком читать по глазам намерения, но когда повзрослеешь и научишься разбираться в людях, умение предугадывать движения противника скомпенсирует недостаток способностей. Тогда ничто не помешает нанести своевременный выпад.

В подтверждение своих слов граф стремительно шагнул прямо на мальчика, ногой пригвоздив его лезвие к полу. Ката вскочила на ноги. Шпага Себастьяна со звоном отлетела в сторону.

— Туше!

— Еще раз! Можно еще? — с восторгом закричал мальчишка, кидаясь подбирать оружие.

— На сегодня довольно. Найди себе другое дело. Ката, — он резко развернулся к гувернантке. — Возьмите это на себя.

Чеканя шаг, Колдблад неспеша подошел к Оливии и насмешливо окинул ее взглядом. Несмотря на шутливую дуэль, он не вспотел и не запыхался, кожа оставалась мертвенно-бледной, так что ни что не выдавало затраченные усилия.

— Что скажешь, дорогая? Можно ли назвать меня хорошим учителем?

— Да, пожалуй, — повела плечами Оливия. Задний ум поспешил подкинуть ей ироничный ответ, и она пожалела, что нужные слова не пришли ей в голову сразу же. Оливия понимала, что недостаток остроумия делал ее пресной, а прямолинейная строгость, которой она его замещала, лишала желанной репутации интересного собеседника. В юности она переживала, что не выглядит в глазах других достаточно умной и светской, но с возрастом, замкнувшись в себе, начала смотреть на окружающих свысока. Что с того, что я не могу быть занимательной? — рассуждала она. — Пусть это останется уделом очаровательных глупышек, вроде Хэлли. А я буду нести себя с чувством собственного достоинства, как и полагается настоящей леди.

— Мне казалось, у вас есть более важные дела, чем принимать участие в ребяческих забавах, — криво улыбнулась Оливия. Последние несколько дней она пыталась наладить отношения с Себастьяном, но ее усилия не приносили плодов: при ней мальчик зажимался, а на доброжелательные расспросы отвечал уклончиво и неохотно, так и норовя куда-нибудь улизнуть. Не требовалось много ума, чтобы понять: она ему не нравится, и, задетая до глубины души этой необъяснимой неприязнью со стороны ребенка, Оливия ощущала раздражение. Она с детства была болезненно зависима от чужого мнения. Избалованная собственной красотой, Оливия привыкла, что окружающие всегда безотчетно искали ее общества. Но этот жалкий хилый мальчишка Себастьян и не думал скрывать своего презрения, подобно своему опекуну, никак не реагируя на ее попытки быть очаровательной.

Граф слегка нахмурился:

— Позволь мне распоряжаться своим временем по собственному усмотрению.

— Что-то вы сегодня раздражительны, ваша светлость, — заметила Оливия. — Я лишь хотела сказать, что раньше вы не стремились проводить время с вашим воспитанником, а последние дни не отходите от него ни на шаг.

— Так вот в чем все дело, дорогая, — медленно кивнул граф. — Ты считаешь, что я уделяю тебе недостаточно много внимания. Что ж, твое положение в этом доме дает тебе полное право требовать большего.

И вновь Оливия ощутила прилив негодования. Что он о себе вообразил? Решил, что она ревнует его к этому чахлому мальчишке. Да ей дела нет до них обоих. Ей просто скучно, ей необходимо еще какое-нибудь общение кроме немногословных слуг и бессвязных писем от Хэлли, старательно выведенных детским почерком. Ей уже претит и библиотека с пыльными глубокими креслами, в которых она проводит большую часть дня, и однообразные пейзажи окрестностей, которые она вынуждена лицезреть ежедневно во время длинных моционов в одиночестве. Принимая предложение графа, она и подумать не могла, что будет чувствовать себя словно в клетке. Но нет, здесь ей холодно и тесно, и словно не хватает воздуха. И ни то, что она предоставлена самой себе, ни новые наряды и драгоценности, которые некому показывать, не способны скрасить ее тоски. И зачем граф вообще на мне женился, если от меня никакого толку кроме дополнительных затрат на бесконечные