Глаза, губы, ноздри, веки – все было отделено и сохранено.

Мозг они вываривали на небольшом огне в течение часа.

– Это избавит нас от лишней работы. Череп будет чистый, и на нем не останется жира.

Месье Леопольд сел в кресло и закурил пенковую трубку. Латур первый раз увидел его сидящим. Мастер глубоко затягивался, Латур ждал, когда же у него изо рта покажется дым, но дым так и не показался, он исчез в теле старика.

– Ну разве это не сказочный зверь?

Зеленые глаза смотрели на Латура, и тому показалось, что мастер понимает все его мысли и чувства. Латур кивнул, он был горд.

Месье Леопольд приготовил суп, они молча поели, и мастер снова закурил трубку, откинувшись в кресле. Он смотрел на тигра, и в его пристальном взгляде появилось что-то грустное. Он обернулся к Латуру:

– Мне было двадцать два года, когда мы с братом приехали в Париж.

Латур вздрогнул: первый раз взрослый человек что-то доверял ему. Почему он так с ним говорит, чего хочет? Но выражение глаз месье Леопольда и звук его голоса подсказали Латуру, что мастер разговаривает сам с собой, а он лишь предлог для этой беседы.

– Отец тогда еще был состоятельным человеком, он записал меня в университет. Я жил на улице Сен-Жак, понимаешь, совсем рядом с медицинским факультетом и анатомическим театром. Я был одержим жаждой узнать как можно больше о внутреннем строении человеческого тела. Что скрывается под нашей тонкой кожей? Я читал об этом все, что мог достать. Обнаружил интерес художников Возрождения к трупосечению. Ты слышал, например, что Микеланджело двенадцать лет провел в анатомическом театре, изучая строение человеческого тела? Он знал, где находится каждый орган. Знал каждую жилку на руке человека.

Месье Леопольд схватил руку Латура и сжал ее, чтобы подчеркнуть свои слова. Латур перевел глаза на взволнованное лицо мастера.

– Рассказывайте дальше!

– Во время демонстраций трупосечения в анатомическом театре лейб-хирург короля читал нам лекции. Я трудился день и ночь, чтобы стать лучшим учеником этого строгого и любящего точность человека. И вот наступил день, когда я сделал свое первое вскрытие. Мне попался труп старика. Он умер от опухоли мозга. Я решил препарировать его мозг наиболее трудным способом, мне хотелось проследить пути нервных волокон, чтобы увидеть, где они проходят и где кончаются. Но мозг оказался слишком мягким, а нервные волокна такими тонкими, что я нечаянно их перерезал. Демонстрация не удалась. Потом я работал доктором в Париже, среди людей, имевших достаточно денег, чтобы их не считали бедняками. Оперировал, пускал кровь. А вечером возвращался в анатомический театр. У меня была цель, я хотел стать великим анатомом, сделать великое открытие. Но в то время было трудно найти трупы для вскрытия. И тогда я кое-что придумал. Хотя мне не следовало этого делать.

– Что же вы сделали, месье?

– То, что облегчало мою работу.

– Я не понимаю.

Мастер помолчал.

– Анатомию я считал самым важным предметом на свете. Я до сих пор вижу освещенный по ночам анатомический театр. Отблеск ламп в узких окнах. Как правило, я был там один. Я дремал, сидя на скамье, и за неимением трупов разглядывал атласы. Уж и не помню, как я оказался на кладбище Невинно Убиенных, где бедняков хоронят в общих могилах. И стал по ночам таскать оттуда трупы в анатомический театр. Месяц за месяцем я препарировал свежие трупы, и просто чудо, что не заболел. Я делал научные доклады, и мне уже прочили большое будущее. Однажды ночью я препарировал мозг одной женщины, я смотрел на скальпель и на открывшуюся мне светло-серую массу, потом мой взгляд скользнул по телу женщины, и я увидел на коже следы болезни, которая убила ее. Я отложил скальпель и ушел. Была ночь, и, пока я шел к своему дому, и вообще всю ту ночь, проведенную мною без сна, я чувствовал, что потерял себя, потерял свою детскую веру, внушенную мне отцом. Веру в милосердие Божие. С тех пор человеческое тело больше не интересует меня.

За окном стемнело, и Латур подумал, что Бу-Бу, должно быть, тревожится за него. Месье Леопольд тоже посмотрел в окно и робко улыбнулся. Латур был растроган, и в то же время ему было стыдно, словно он услышал что-то не предназначенное для его ушей. Он встал. Месье Леопольд потянулся и как будто стряхнул с себя эту историю.

– Чего стоишь, парень, тебе давно пора домой, – засмеявшись, сказал он.

Латур кивнул. Но не мог двинуться с места.

– Можно мне еще прийти к вам?

– Да, жду тебя завтра сразу после занятий в школе.

Латур покинул домишко месье Леопольда, когда было уже совсем темно. Спотыкаясь, прошел через двор. Продрался через кустарник, окружавший дом. Свежо пахло лесом и морем. Он припустил бегом. Выбежав из леса, Латур остановился и посмотрел на очертания каменного дома и на желтовато-синий свет в окне Бу-Бу. Ему припомнилась морда тигра, переставшая быть мордой, и еще он подумал, что он, Латур Кирос, самый безобразный из всех мальчиков Франции, под своей тонкой кожей не безобразнее любого другого человека.

Он открыл дверь, ожидая увидеть встревоженное лицо Бу-Бу. Но в комнате было темно. Он начал подниматься по лестнице и чем выше поднимался, тем отчетливее слышал, что происходит в спальне у матери. Пыхтение Гупиля. Нежное бор мотание Бу-Бу:

– Цыпленочек!

– Птичка!

При мысли о том, чем они там занимаются, ему стало противно. Как они могут – в такой день, когда месье Леопольд начал делать первое в Нормандии чучело тигра! Латур остановился посредине лестницы. Мысль о том, что можно сделать чучело человека, например Гупиля, и как оно будет выглядеть, оттеснила куда-то все издаваемые ими звуки, и, когда Латур наконец лег, он слышал уже только слабый шум моря.

Целых две недели месье Леопольд и Латур трудились над тигром. Они очистили шкуру. Смазали ее смесью мышьяка с квасцами. Сделали глиняный слепок с тела и приступили к трудоемкому и длительному процессу создания формы, на которую потом следовало натянуть шкуру. Они наполнили шкуру пижмой и табаком из таинственного пакета отца Мартена. Потом натянули ее на глиняную модель, натягивая, они пользовались щипцами и пинцетами разной величины, отпаривали и увлажняли ее, и вот наконец месье Леопольд начал с благоговением сшивать шкуру. Латур во все глаза смотрел, как она обволакивает свое новое глиняное туловище. Когда тигр наконец был готов, Латура охватило чувство нереальности. Именно этого впечатления они и добивались, но, когда тигр уже стоял перед ними, Латуру было трудно поверить своим глазам.

Чучело поставили посреди комнаты, чтобы вошедший капитан сразу увидел его. Еле держась на ногах, месье Леопольд и Латур в восторге смотрели на тигра. Уши, губы, глаза, изящный череп. Вытянутые лапы. Выпущенные когти. Настоящий, ненастоящий. Натуральный, искусственный. В домишке месье Леопольда царила тишина. Словно завороженные неподвижностью тигра, люди со слезами на глазах смотрели на желтого хищника. Они добились своего. Запах останков и нагромождение костей исчезли. Мех был чистый. Форма туловища безупречна. Одна лапа приподнята, будто тигр хотел убить муху. Голова тоже была поднята. Тигр снова стал живым. Латур подумал, что никогда в жизни не видел ничего более красивого.