– Твой отец был сильным ведуном, – отвечает Мойра, – и ты будешь сильнее, если прекратишь противиться своему Дару. Что же это за ведун такой, отказывающийся принять самого себя? Злость твоя приведет только к бедам и боли, сам страдать от нее будешь. То, что отца твоего такая судьба постигла, не значит, что, коль и ты ведун, сам с подобным столкнешься. Для каждого из нас свои испытания подготовлены. Ты со своим уже столкнулся.

Только его ли это испытание? Радомир уж вряд ли сейчас ответить сможет. Вновь смотрит он на Ренэйст, рассматривая измученное ее лицо, и устало проводит ладонью по подбородку. За время их пути границы между ними и стерлись-то почти, одна кровь теперь течет в их венах, да только все равно не его это дорога. Он здесь потому, что ей нужен, иначе их бы и не свели вместе.

Он знает это, потому что Дар ему говорит. Не хочет слушать, а все равно приходится.

– Вижу я, что тебя ждет. И ты бы знал, если бы видеть хотел.

– Не нужен мне Дар, чтобы увидеть то, что будет дальше. Оно произойдет, и я о нем узнаю.

От его слов Мойра хохочет коротко, резво проведя ножом по деревяшке в своих руках. Радомиру посмешищем быть неприятно, но он молчит. Ему не хочется продолжать разговор о своем Даре и о том, что давно пора было бы смириться. Многие солнцерожденные хотели бы оказаться на его месте, владеть тем тайным знанием, что доступно ведунам. Должен он быть горд и рад, что имеет подобную власть, только не может.

Все думает о матери, полюбившей ведуна и погибшей из-за любви к нему. Ожидает ли подобная судьба Весну, если свяжет она свою жизнь с его жизнью? Быть может, она его уже похоронила. Может, кто другой ей сейчас мил либо оплакивает она его, не зная, что Радомир еще не шагнул за порог Нави. Для всех, с кем плыл он на корабле, ведун мертв, утонул, как и конунгова дочь. Не стоит надеяться на то, что их ждут.

Не желая больше говорить о себе, он вновь обращается к женщине, сидящей по ту сторону пламени:

– Как ты оказалась здесь? Живешь одна в этих горах, так далеко от дома.

Хруст дерева под лезвием ножа прекращается, а после короткой тишины продолжается снова. Силится Радомир рассмотреть лицо Мойры, только та так низко голову опустила, что взгляд ее не увидеть. Словно бы само пламя защищает женщину от пристального взгляда. Только вот ведунья, словно бы собравшись с мыслями, все же смотрит на него, рассматривает пристально и говорит тише, без веселья, столь ей привычного:

– Так же, как и ты, попала я сюда. Не хотелось мне становиться рабыней в северных землях и, как только землю на горизонте заметила, вознамерилась сбежать. Подговаривала тех, кто был со мной, только вот было им слишком боязно перед неизвестностью. Так и томились они на борту корабля, и страх пожирал их, одного за другим. Когда остров практически скрылся из виду, я приняла решение и бросилась за борт. Невероятной удачей течение отнесло меня на берег, и я оказалась здесь.

На лице ее замечает он тень глубокой печали. Мойра смотрит сквозь огонь, но вовсе не на Радомира, а вдаль, пытаясь увидеть то, что ныне незримо. Судя по ее говору, ведун может сделать вывод, что она не из Большеречья или не из подобного ему поселения. Родина ее – белокаменный город, с высокими башнями да алыми стягами. Все это видит Радомир так ярко, словно бы вот оно, на ладони.

Княжей дочкой ей бы быть, а не беглянкой, живущей на склонах гор.

Кряхтя, подобно древней старухе, поднимается Мойра на ноги, воткнув нож в тонкий пласт дерева, оставшийся после того, как почти весь обратила она в щепки. Стоит ей только посмотреть на него, как Радомира окутывает ощущение, словно бы вся усталость мира обрушивается на него. Не удается ему подавить зевок, и разевает ведун рот, едва ли не волком взвыв. Усмехается ведунья, обходит пламя и треплет его по спутанным волосам, с которых во все стороны тут же сыплется песок:

– Хотела искупать вас, да только вижу, что спать хочется больше. Иди, ложись рядом, другое ложе предложить я тебе не могу.

Резко рот закрыв, солнцерожденный поднимает изумленный взгляд на Мойру. Чтобы он да лег на одно ложе с Ренэйст? Они-то спали рядом, только вот на песке, где и выбора другого не было. Ведовской дом, где из постели только брошенные в одну кучу шкуры, ткани да подушки, уж точно должен предложить ему хоть что-то иное!

Мойра продолжает смотреть, и он понимает – не предложит.

– Но…

– Не с ней ли ты запястья резал? – добродушно фыркает она, походя на лисицу. – Кровь свою с ней смешал, и теперь она тебе сестра. Ничего ужасного нет в том, чтобы лечь возле нее. Спать-то с комфортом хочется вам обоим.

Поджимает он губы упрямо, качает головой. Нет уж, не пойдет. Да, Рена ему сестрой приходится по крови после ритуала, который провели они на берегу, перед тем как попасть в плен к жителям Алтын-Куле. Он помнит, как шумела вода подле их ног, как кровь капала на песок, и от каждой капли шум стоял такой, словно бы вот-вот он оглохнет. Или это шумела вода, попавшая ему в уши после кораблекрушения? Или, возможно, ток собственной крови казался ему столь громогласным?

И все же не может он лечь подле нее.

Ренэйст продолжает спать спокойно, набирается сил после утомительного путешествия. Впервые за долгие лиги пути выглядит она умиротворенной. Ничто не тревожит луннорожденную, и спит она, Радомир уверен, без сновидений. Привыкший просыпаться от криков Волчицы, полных боли и отчаяния, рад ведун, что и вовсе ничто ей не снится.

Он думает о снах, и в груди беспокойно ворочается что-то. Может, дело даже не в том, чтобы лечь подле Ренэйст. Предчувствие тревожит его, заставляет беспокоиться. Кажется ему, будто что-то увидит, коль ляжет спать. После всех тягот и испытаний только видений ему не хватает.

Только вот Мойра неумолима. Вновь оглаживает она его по волосам с лаской материнской, опускается пред ним, упираясь локтями в колени, и притягивает к себе, прижимаясь лбом ко лбу Радомира. Ведунья закрывает глаза, и Радомир, отметив рыжину ее ресниц, и свои глаза смыкает. Волной тепла сонного марева обдает его, которое Мойра выдыхает ртом своим подобно туману, чьи клубы тянет ведун носом. Он выдыхает через рот, выдох этот обращается зевком, и она шепчет ему едва ли не в рот:

– Знаю. Знаю, пугают тревожные сны, уж мне ли не знать. Только вот ты должен спать, Радомир.

Должен ли? А если должен, то кому? Мысли путаются, дышать тяжело, и поднимается Радомир на ноги. Мойра придерживает его, дрожащего, лишь бы в очаг не упал, и подводит к постели. Ворчит он, вырывается и, споткнувшись об ноги Ренэйст, валится подле нее. Волчица и глаз не открывает даже, лишь ворочается, устраиваясь удобнее и укрываясь едва ли не с головой. У Радомира весь мир кругом идет, он тянет вверх руки, пытаясь ухватиться хотя бы за что-то, и ловит пряди рыжих волос. Цепляется за них, на пальцы накручивает и, с усилием разомкнув веки, стонет сдавленно:

– Мойра…

– Спи, – непреклонно отвечает она, перебивая и не выслушав до конца, – спи, Радомир.