— И что они тебе на это ответили?

Джордж по-собачьи склонил голову набок.

— Они сказали, что раб не является рабом до тех пор, пока не обретает подходящие умственные способности, чтобы оценить свое рабское положение. Я пожелал им засунуть эту чушь в свои жевательные отверстия.

Уокер поерзал на куске гранита и обернулся. В коридоре никого не было.

— Если не возражаешь, то я скажу, что у тебя очень богатый словарный запас.

Джордж провел лапой по морде.

— Я же сказал, мне впрыснули эликсир знания. Я бы с удовольствием от него отказался. Говорить трудно, думать — еще труднее. Я бы предпочел гоняться за кошками. Разве ты не предпочел бы гонять в футбол?

Оптовый торговец был поражен:

— Откуда ты знаешь, что я играл в футбол?

— Я не знаю, просто догадался. Ты в хорошей форме, лучшей, чем у большинства мужчин твоего возраста.

— Спасибо. — Уокер облегченно вздохнул. Все-таки трудно свыкнуться с видом говорящей собаки. Было бы еще труднее с псом, умеющим читать мысли. — Ты и сам неплохо выглядишь.

— Чистая жизнь, — произнес Джордж. — Очень много охочусь за кошками. Вообще-то я люблю котят, но, понимаешь ли, традиция есть традиция.

Уокер многозначительно кивнул:

— Тебе не будет трудно, когда мы выберемся отсюда? Быть намного умнее средних собак? — Он едва удержался от желания потрепать Джорджа по лохматой холке.

Джордж выкусил из шерсти невидимую блоху.

— Почему ты решил, что мы отсюда выберемся?

Этот ответ заставил Уокера на некоторое время замолчать. Его молчание нисколько не беспокоило Джорджа, который, положив голову на передние лапы, принялся нежиться в лучах искусственного солнца. Потом оптовый торговец встал и внимательно осмотрелся. Заграждение между местом его пребывания и перенесенными неведомо откуда городскими трущобами было пока снято. Осознание того, что поле может быть в любой момент снова включено по капризу пришельцев и он навсегда расстанется с новым словоохотливым четвероногим другом, неожиданно взволновало его. Он решил не говорить флегматичной дворняге о своем открытии прямо.

— Ты, кажется, упоминал, что эти виленджи не выводили тебя на прогулки?

Подняв голову с лап, Джордж кивнул:

— Я просил их об этом не один раз, но неизменно получал отказ. И дело не в том, что они обеспокоены. Отсюда все равно никуда не убежишь. Иногда они навещают меня в моей клетке.

— Твоем загоне, ты хочешь сказать? — У Маркуса были только психологические причины поправить собаку. Было приятнее думать, что тебя содержат не в клетке, а в вольере. — Они входят внутрь?

— Конечно. Они же знают, что я их не укушу. Хотя мог бы и укусить. У меня все в порядке с зубами. Но ты видел, какого размера эти молчуны? Какой прок отхватить у таких кусок ласт?

— Ты бы получил от этого настоящее удовлетворение, — горячо возразил Уокер, испытывая непреодолимое желание укусить кого-нибудь из виленджи.

Джордж тихо фыркнул:

— Вот и кусай их сам. Я лучше буду кусать брикеты.

Уокер вспомнил те дни, когда пришельцы лишали его довольствия, вспомнил сосущее чувство под ложечкой и зверский голод. Да, пес прав. Если он, Уокер, хочет все это пережить, то ему придется менять поведение и приспосабливаться к обстоятельствам. Перезагрузки здесь не будет. Не стоит испытывать терпение оппонентов. Надо шевелить мозгами. Как Джордж.

Если продолжить это рассуждение, то в конце он будет просить виленджи, чтобы его потрепали по холке.

— Что еще ты видел с тех пор, как попал сюда? — Маркус обвел рукой их территорию. — Я все время сидел здесь и не мог выйти из своей клетки.

— Ну, во-первых, здесь много загонов вроде моего и твоего. Есть загоны меньшие, но есть и намного большие.

— Ты хочешь сказать, что есть вольеры для слонов и вольеры для мелких зверушек?

— Я бы сказал, для мелких «живых объектов». Я пробыл на корабле пришельцев не слишком долго, но, насколько могу судить, ты и я — единственные их пленники с Земли. Все прочие… из разных других мест. — Он безмятежно посмотрел на Уокера. — Как только они удостоверятся, что ты готов справиться с новыми впечатлениями, они уберут электрическое поле вокруг загона — поле и голограмму, или как это у них называется. — Он повернул морду в сторону коридора. — Конечно, остальная часть корабля останется для нас недоступной. Подозреваю, что наше с тобой знакомство — это прелюдия к знакомству с остальной частью населения загонов.

Каждый раз, когда Уокеру начинало казаться, что ментально он справился с ситуацией, возникали новые обстоятельства, повергавшие его в новый припадок отчаяния.

— Остальной частью населения?

— Да, нас представят другим потребителям кислорода. Полагаю, это неплохая компания. Думаю, наши юморные тюремщики хотят посмотреть, как мы будем взаимодействовать. Вероятно, контакт и общение представителей разных биологических видов с разных планет расширяет их кругозор. Возможно, это их просто забавляет. Я не знаю, зачем они это делают. Если тебя распирает любопытство, спроси их, когда представится такая возможность. На мой взгляд, сама идея понять мотивации виленджи — не вполне удачна.

Уокер нервно осмотрелся. Загон, клетка, которой он так неистово возмущался, внезапно показалась ему знакомым, уютным и комфортабельным домом, и у Маркуса не было ни малейшего желания его лишаться, пусть даже весь окружавший его пейзаж был всего лишь ловко сработанной иллюзией.

— Откуда ты знаешь, что мы находимся на корабле? — невнятно спросил Уокер.

— Я спрашивал некоторых наших товарищей по несчастью. Должно быть, большая посудина, если судить по размеру загонов. — Он понизил голос: — Слушай, Марк, что бы ни случилось, не теряй самообладания. Держи себя в руках, и ты сохранишь голову на плечах. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Обычно виленджи не вмешиваются в ссоры между пленниками, что бы ни происходило. Но за пару дней до твоего появления трехногий с Джеремуса IV…

— Что за трехногий? Где этот Джеремус IV?

— Молчи и слушай. Я понял, что этот трехногий и раньше творил безобразия, но на этот раз он поссорился с сесу. Этих сесу было четверо. Они безобидны, как щенки. Но языки у них острые — в переносном, конечно, смысле. Трехногий не согласился с каким-то высказыванием сесу и разорвал его на куски. Буквально, как люди разрывают жареную курицу. Я наблюдал эту сцену издали и громко, как мог, выл. Скажу тебе честно, я очень сильно испугался, потому что не знал, что будет дальше.

А дальше было вот что. Целая команда виленджи вломилась в большой загон. Это огромное пространство, где позволено находиться всем пленникам. Я никогда не видел такого большого их скопления ни до ни после того случая. Наверное, он вывел виленджи из себя. Сесу, как я потом узнал, размножаются четверками. Если из этой четверки убрать одну особь, то никакого размножения не будет. Поэтому нет ничего удивительного, что виленджи сильно расстроились. Они принесли с собой забавные пистолеты, стрелявшие быстро твердеющим клеем. Меньше чем через минуту этот огромный, здоровый трехногий был недвижим, как статуя, на которую я, помнится, мочился в Чикаго.