Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2. У старой пропаганды не было конкурентов.
Во Вторую мировую войну у советских граждан изымали радиоприемники, чтобы они не могли узнавать про реальное положение дел на фронте из зарубежных радиопередач.
3. Новая пропаганда существует на фоне миллиона мнений в интернете. Как это возможно? Один из способов – сделать ее адресной и точечной, чтобы она работала со страхами и надеждами отдельных людей.
4. Ученый из Стэнфорда придумал способ предсказывать индивидуальные особенности человека – сексуальную ориентацию, цвет кожи и даже развелись ли его родители, когда тот был ребенком, – по лайкам в соцсетях.
5. Политтехнологи утверждают, что это открытие помогло Трампу выиграть выборы президента США, а британским консерваторам – референдум по Брекзиту.
6. Возможным это сделал тайный сбор профилей 50 млн пользователей Facebook под видом теста.
Его уже объявили самой большой в истории соцсети кражей данных.
7. Чтобы повлиять на выбор пользователей, нет необходимости показывать им фальшивые новости.
Достаточно знать, кто из них такие новости лайкает, – и делать выводы о том, чего они больше всего боятся.
Ярость и негодование охватили меня при чтении этих строк, и слезы затуманили мне глаза.
12-метровый памятник Саддаму Хуссейну, иракскому диктатору, обмотали стальным тросом и, привязав трос к танку, сдернули с постамента в центре Багдада 9 апреля 2003 года – в день, когда в город вошли морпехи США. Через два года двое американских психологов, Найан и Рейфлер, набирали подопытных для своего исследования про новости, и каждый шестой из этих подопытных называл войну в Ираке «самой важной темой американской политики».
Идея была такова: проверить, как новости помогают бороться с заблуждениями по важным для общества вопросам. Таким как война. Психологи взяли несколько сюжетов – чтобы тема была на слуху и вызывала споры: снижение налога для богатых, запрет на эксперименты с человеческими стволовыми клетками и, наконец, Ирак. Поводом для вторжения в Ирак президент США Буш-младший когда-то объявил то, что у Саддама якобы есть химическое и биологическое оружие и что он помогает террористам «Аль-Каиды»; через год официальное расследование{30} (его авторов сам Буш в Ирак и направил) показало – и то и другое неправда. Как реагирует человек на газетную статью, которая ему об этом сообщает, если до этого он был убежденным сторонником войны и президента Буша?
Подопытных делили на две группы и выдавали разные версии одной газетной статьи: первый вариант рассказывал про какую-то рабочую поездку президента и приводил эмоциональный кусок из его речи, где тот рассуждал про оружие Саддама и «мир после 11 сентября». Во втором после слов президента пересказывалось содержание свежего доклада экспертов – что те ездили в Ирак, искали как могли, но никаких тайных лабораторий, подвалов с баллонами нервно-паралитических газов и даже намеков на их существование не нашли.
В конце психологи просили заполнить анкету – оценить по пятибалльной шкале (от «полностью не согласен» до «полностью согласен») утверждение, что запрещенное оружие в Ираке было.
У разоблаченной ошибочной идеи должно было поубавиться сторонников – но ничего такого экспериментаторы не увидели: результаты у двух групп почти не отличались. Больше того: на консерваторов разоблачение повлияло прямо противоположным образом. У тех, кто его читал, степень убежденности в правоте Буша только выросла.
Авторы называют это «эффектом встречного огня» (backfire effect): попытки переубедить только укрепляют в собственном мнении тех, кто ошибается. И вот почему: в сознании у читателя сталкиваются не один абзац новостной заметки с другим, равным ему по значимости, а сумма политических убеждений, накопленная за годы жизни, и какой-то конкретный факт, который разом ставит их под вопрос. Если оружия не было, то, может, и войну против диктатора не стоило затевать? И солдаты зря возвращались из-за океана инвалидами без ног или половины лица? И сильная армия государству не нужна?{31}
Что происходит в мозгу у человека, когда его пытаются переубедить фактами? Через десять лет после эксперимента Найана, в 2015-м, команда нейрофизиологов из Лос-Анджелеса стала укладывать добровольцев в томограф и там испытывать их политические убеждения на прочность{32}. Если Найана и Рейфлера интересовали в первую очередь консерваторы, «партия войны», то здесь специально отбирали по противоположному критерию – только тех, кто в анкете признался, что он ярко выраженный либерал (и что политика много значит в его жизни).
40 испытуемым, прошедшим отбор, на специальном экране внутри томографа показывали фразу, с которой либерал скорее согласится: например, «США стоит уменьшить свои расходы на военных». Следующие несколько минут прокручивали возражения: «У России вдвое больше ядерных боеголовок, чем у США» (это неправда, но психологи преувеличивали и искажали факты намеренно, чтобы эффект был сильней). На каждый тезис приходилось целых пять возражений, и для разнообразия политические тезисы были перемешаны с неполитическими («Кошки как домашние животные лучше собак») – и реакция, как и ожидалось, для политического и неполитического была разной.
Мозг тех, чье мнение не изменилось ни на йоту (по данным анкеты, заполненной потом), реагировал на политические «сухие факты» всплеском активности амигдалы, центра эмоций вроде страха или гнева. Факты воспринимались как угроза личности – и мозг эту атаку отражал как мог.
Еще на томограммах можно было увидеть, как неприятные «сухие факты» приводят в действие сеть пассивного режима работы мозга (DMN, default mode network) – ту, про которую любят писать в исследованиях медитации. Она отвечает за «отвлеченность от внешнего мира», «уход в себя» – что, наверное, тоже можно истолковать как форму защиты.