– Нормально! – хрумкает яблоком Шурик, узкий, бледный, ушастый отрок, похожий на умную летучую мышь. – Учу, как обещал… Мам, а правда, что вы против советской власти?

– Чепуха! – яростно говорит Федяева. – И ты не должен повторять вслух эту чушь! Эти мерзкие сплетни распространяют злые и глупые люди! Кто тебе это сказал?

– Вера Ивановна! – Шурик увлеченно грызет яблоко. – А еще она сказала, что я не имею права на бесплатное обучение, потому что моя мать махровая антисоветчица. А я ей сказал, что она сволочь!

– Как ты посмел! – Федяева закатывает сыну звонкий подзатыльник. – Вера Ивановна – прекрасная учительница, пожилая женщина, заслуженный человек! Сегодня же извинись, понял?

* * *

…Левушкина мама поразительно похожа на сына: такая же круглолицая, толстая, одышливая, в глазах – зеленая искра романтического непо-коя. Единственно, чего ей недостает для полного сходства с Левушкой – это яркого блюдца лысины, венчающего облик нашего героя.

– Левушка, я не засну всю ночь, если ты не съешь хотя бы кусочек кулебяки. Тебе необходимо есть, у тебя плохое сердце, и жена совершенно за тобой не следит! Вот такой малюсенький кусочек – разве это принципиально?

– Ну какая кулебяка, мама? – морщится Лева. – Мы же объявили голодовку. Это была моя инициатива. Ты дезавуируешь меня как лидера!

– Юрий Михайлович сказал, – мама неожиданно склоняется к Левушкиному уху, – что тебе грозит тюрьма… Но он готов тебя защитить, если ты снимешь свои дурацкие требования…

– Ты разговариваешь с этим подонком? – отшатывается Левушка. – За моей спиной? Я запрещаю тебе вести с ним переговоры! Ты слышишь, запрещаю!

– Глупенький! – плачет мама. – Юрий Михайлович – интеллигентнейший человек… Он хочет тебе добра! Я презираю твоих друзей! Они тебя не понимают. Они же не люди – артисты!

* * *

…В стороне от гомонящей толпы сидит углубившаяся в чтение Гвоздилова. Завистливо потолкавшись среди чужих родственников, к ней подсаживается так никем и не востребованная Ниночка.

– А вы почему в одиночестве, Елена Константиновна? Учтите, больше свиданий не будет! Лев Александрович категорически против!

– Все мои в отъезде, – оторвавшись от книги, говорит Гвоздилова. – Старики на даче, муж в командировке. Слава Богу, догадалась, взяла с собой «Новый мир».

– А у меня и вовсе никого! – жалуется Ниночка. – Родители в Челябинске. Я же иногородняя. А как вы переносите голодовку? Ничего?.. Я – ужасно!

— Я– тоже! – простодушно отзывается Гвоздилова. – Еще один день – и съем собственную кофту… Вообще, долговременные подвиги не для меня. Меня надо сразу кидать на амбразуру, а то я опомнюсь – и всех продам!

– Сказать по правде, – набирается храбрости Ниночка, – я очень удивилась, когда вы остались… У вас все-таки особенное положение, кино, успех… Зачем вам эта голодовка?

– Сама не знаю, – усмехается Гвоздилова. – Человек познается по глупым поступкам. Замужество, деньги, карьера – это стереотипы биографии. А вот глупый поступок – он всегда только твой!..

* * *

Бессонный Лева обходит ночные посты. На сей раз у центрального входа дежурят Боря Синюхаев и Игорь Гордынский.

– Ну что на западном фронте? – интересуется Левушка. – Надеюсь, без перемен?.. Хотя если без перемен – это тоже скучно!

– Нам скучать не дают, – отзывается Гордынский. – Сегодня двоих шуганули. Пытались пролезть через бутафорский цех!

– Чего они добиваются? – удивляется Левушка. – Мы же их предупредили, что если они попытаются воздействовать на нас силой…

– Плевать они хотели на наши предупреждения, – усмехается Боря. – Слышишь, что на улице делается?.. А ведь уже первый час ночи!

– А что плохого в том, что люди митингуют? – беспечно возражает Левушка. – Может, они хотят выразить нам сочувствие…

– Сочувствие? – переспрашивает Гордынский. – Странный у них способ выражать сочувствие. Вот уже час скандируют одно только слово «под-ле-цы!» Подлецы – это мы…

– Почему «подлецы»? – сомневается Левушка. – Во-первых, они кричат неразборчиво… Мне вот, например, слышится «мо-лод-цы!» Да-да, молодцы! Зачем так плохо думать о людях…

* * *

…Левушка идет по пустынному ночному коридору… Гулкое эхо усиливает и множит стук его каблуков. Странно выглядит театр ночью. Огромное, пустое, чужое здание с притаившейся по углам враждебной тишиной.

Внезапно Лева останавливается. Где-то здесь, совсем рядом, в одном из переходов, слышны звуки крадущихся шагов. Левушке становится не по себе.

– Кондратьич! – говорит Левушка и сам пугается собственного голоса. – Это ты тут шебуршишь?.. Не валяй дурака, Кондратьич, слышишь?

В ту же секунду, неслышные, как привидения, на Левушку наваливаются трое… Зажимают ему рот… Заламывают руки… Волокут в темноту… Несколько коротких ударов по корпусу, последний – отрезвляющий – по лицу. Левушка так ошеломлен, что даже не пытается сопротивляться.

– Не ори, – шепотом предупреждают его, – а слушай внимательно. Если завтра к десяти утра вы не прекращаете бузу – вам будет очень хреново. А тебе, барбос, в особенности. Усек?

– Не совсем, – вежливо отвечает Левушка и облизывает кровоточащую губу. Теперь, перед лицом опасности, он вдруг совсем успокоился.

– Попадешь в Склифосовского – там сообразишь! Цацкаться с вами, засранцами, тут никто не будет. Это вам не Польша. Так и передай своим карбонариям!..

– А вы кто? – простодушно интересуется Левушка, пытаясь запомнить хоть одного из преследователей в лицо. – От кого передать?

– Благодарные зрители! – с коротким смешком рекомендуется призрак. – В общем, запомни: завтра к десяти вас уже здесь нету! И не вздумайте что-нибудь отчебучить!

Там, за спинами ночных гостей, явно что-то происходит. Левушка даже не видит, а скорее чувствует это. Видимо, то же начинают чувствовать и гости. Один из них резко оборачивается, и в образовавшемся зазоре мы видим фигуру Игоря Гордынского.

– Игорь! – кричит Левушка. – Не подходи! Их трое! Чеши за ребятами!

– Ничего! – с веселой яростью отзывается Игорь. – Как-нибудь отмахнемся!.. Ну-ка подите сюда, голубки!.. Я вам прочищу клювики…

Двое не заставляют себя просить вторично и молча набрасываются на Игоря, третий придерживает Левушку за заломленную руку. Игорь дерется легко и красиво, точно фехтует. Кажется, ему важнее выглядеть красиво, чем победить. Левушка внутренне как-то обмякает и успокаивается, и поэтому пропускает тот роковой миг, когда Игорь вдруг оказывается на полу. Его продолжают бить ногами, и, хотя длится это считаные секунды, Левушке кажется, что прошла целая вечность. Все кончается так же неожиданно, как началось. Три призрака точно растворяются в ночных коридорах, оставив на полу неподвижного Гордынского.