Стоун уже давно молчала, отхлебывая чай, а Олег все сидел, не двигаясь, занятый своими мыслями. Эми ему не мешала… «А она — умная женщина, — подумал Потемкин. — И, видимо, хороший профессионал».

— Вы передохнули, — сказала Стоун негромко. И Олег тряхнул головой и посмотрел на нее с благодарностью. — Если на сегодня хватит — давайте разговаривать о погоде, о чае или о фильмах — или еще о чем вы захотите. Я, честно говоря, очень боюсь вас перегрузить.

— Не перегрузите… Заказать еще чаю?

— Мне — нет. Вам — если хотите. Продолжаем?

Потемкин кивнул, побарабанил пальцами по столу:

— Только учтите, что я скорее всего через день‑другой вам еще позвоню…Так сказать, по мере осмысления.

Но Эми его, кажется, не услышала.

— Вот я вам рассказала истории. Интересные. Забавными их, правда, не назовешь, но, во всяком случае, драматические. Это был, так скажем, фактический материал. А теперь давайте займемся теорией. Вы хоть и полицейский, но производите впечатление человека, который способен рассуждать на отвлеченные темы и мыслить соответственно.

— Я не полицейский…

— Вот я и говорю! А суть в чем? Дело не в пожарах и несчастьях — давайте забудем о них на минутку. Дело в том, как влияет искусство на нашу жизнь. — Стоун прервала мнолог и провела рукой по столу черту, как бы выделив важность сказанного. — В том, что искусство как‑то на нее влияет — не сомневается, думаю, никто. Это общее место, расхожая истина. Но мы всегда негласно считаем, что это влияние — позитивное. Картина может внушать душевный покой, умиротворение, радость. Вызывать ощущение счастья и беззаботности. С этим никто не спорит, верно? Есть картины — у того же вашего Мунка, скажем, — элегические. «Меланхолия» — очень сильная работа. И вот тут возникает простой вопрос: если искусство способно влиять на жизнь позитивно, в чем, кажется, никто не сомневается, почему мы не учитываем способность искусства влиять на жизнь негативно? Нет, я сейчас не говорю о фашистских или коммунистических попытках приклеить на художников определенного плана ярлык «дегенеративных», хотя эти попытки и характерны. Ведь пути передачи энергии от человека к человеку нам неизвестны, а уж тем более неизвестны нам законы и пути передачи этой энергии через произведение искусства. Через музыку. Через стихи… Через полотна, пейзажи, портреты, работы художников, в частности.

Стоун посмотрела на Потемкина:

— Судя по тому, какой отстраненный у вас вид, я понимаю, что рассказала вам что‑то интересное. По крайней мере, что‑то, о чем вы раньше не задумывались. Признаюсь, я довольна.

— А вы думаете, ваш добрый знакомый Брет Леборн состоит в некоторых сношениях с дьяволом? — улыбнулся Олег.

— Любой настоящий художник имеет какие‑то отношения… уж не знаю с кем. С потусторонним… Брет — настоящий художник, сомнений нет. Хотя… — Эми помедлила, — многие считают, что он губит свой талант ширпотребом. Хотя, с другой стороны, у него и ширпотреб талантливый. Ответила я вам?

— Вполне, — подтвердил Потемкин. — Вы мне очень помогли. Где ваш автомобиль? Я хочу проводить вас.

* * *

Телефонный разговор был очень коротким, а вот файл, который прислал после разговора Ким, огромным — и по объему, и по количеству иллюстраций, и по разнородности материалов. Потемкин прочел его от корки до корки сразу же, ночью. Напечатал несколько страниц, на которых были данные, к которым Олег собирался вернуться в течение дня.

Итак, Джон Линк… Личность не слишком обычная. Хотя кто его знает, что у теперешних молодых людей обычно, а что — нет. Тридцать семь лет. Из семьи, типичной для нижнего слоя среднего класса. Отец — квалифицированный рабочий на одном из заводов «Боинга», мать — так называемый биллер. Это специальность по внесению в компьютеры врачебных данных для отправки на оплату медицинских страховок.

В семье двое детей — Джон и сестра Ноэль, на пять лет старше его. Ноэль — дизайнер одежды, состоявшийся специалист высокого класса, модная и пользующаяся спросом. Муж — адвокат, не слишком популярный и преуспевающий, но и не имеющий оснований жаловаться на жизнь.

Отношения с родителями у Джона всегда были прохладными. Зато сестра души не чаяла в младшем брате, хотя человеком он был, судя по всему, непутевым. Трудно сказать, чего в его биографии не было — и наркотики, и воровство из магазинов, и мошенничество с кредитными картами…

Нарушения были, в общем, мелкие. Из магазина Джон пытался вынести в кармане недорогое устройство электронного слежения. Он вполне мог бы его купить — он регулярно покупал и более дорогие вещи, а тут… Сестра уплатила штраф, и дело замяли. С кредитной картой — Джон после рассказывал, что товарищи научили его, как перепрограммировать магнитную ленту «кредитки», и показывали, как можно с этой перепрограммированной лентой бесплатно заправлять автомобиль. И Джон, по его словам, решил попробовать… И попробовал — но, видно, вел себя настолько бездарно и неумело, что хозяин колонки заподозрил что‑то, остановил заправку и вызвал полицию, а до приезда полицейских держал Джона связанным у себя в конторке. Сестра опять внесла залог, и Джона освободили. И снова он сам не мог рассказать, почему занялся этой аферой и почему попался.

— Мне было интересно, как это работает, сестричка! — Вот и все, что Ноэль и родители от него услышали, когда пытались на семейном совете разобраться, что происходит…

Что еще? А, наркотики…

Олег пожал плечами. Нет смысла всплескивать руками и говорить «О времена, о нравы!» или еще какую‑то чушь. Наркотики вошли чуть не в каждый дом, стали приметой времени. В Калифорнии и в ряде европейских стран курение марихуаны просто легализовано. Вроде бы в лечебных целях. А ты иди разбери, какие это цели на самом деле… И этот процесс легализации, глобально говоря, — только в самом начале.

О, великая свобода!

Что говорят нам твои поборники? Разве они не правы, утверждая, что курение — вред, но оно ведь не запрещено законом. Разве у них нет резонов рассуждать о вреде алкоголя? Есть, и еще какие… А ведь алкоголь, говорят сторонники легализации наркотиков, пытались запретить — и в давние времена, и в недавние, и в Европе, и в Америке… И к чему это привело? Ни к чему хорошему! Доводам этим в формальной логике не откажешь. И кто знает, куда этот процесс зайдет уже при жизни нашего поколения.

А сотни тысяч или даже миллионы загубленных жизней, а миллиарды долларов, полученных наркоторговцами, — это все не то, что остается за кадром, но воспринимается как неизбежная черта современной действительности.

Значит, то, что Джона Линка ловили, и не раз, с наркотиками, большого значения с криминогенной точки зрения не имело. Он наркотики употреблял, верно, но не был никогда дилером, распространителем. И ярым потребителем наркоты тоже не был — так, баловался.

Потемкин будто бы услышал даже, как Джон Линк, которого сестра упрекает после очередного «прокола», отговаривается миролюбиво: «Не злись, сестренка! Мне просто было интересно попробовать…»