– Хорошо, я согласен! – решился Егор.

– Тогда бери ручку, пиши…

– А что писать? Я ничего не знаю.

– А я тебе объясню.

«Чистосердечное» признание Хромцов писал под диктовку Гущина. Оказывается, примерно в двенадцать часов дня он покинул территорию завода, взял такси, поехал домой, но, не застав жены дома, отправился в обратный путь. В подъезде встретил Костылина, который нагло сказал, что идет заниматься сексом с Леной; кровь ударила в голову, и Егор пришел в себя с окровавленным ножом в руке. В панике он бросился домой, спрыгнул с балкона, чтобы не появляться во дворе, где его могли увидеть соседи. По пути потерял нож…

За это его действительно ждала отдельная камера. А Гущин позаботился даже о том, что ему принесли матрас и одеяло. А ведь его могли подсадить к похотливым уголовникам…

Далеко не всегда фамилия человека определяет его духовную и физическую сущность. Меньшов может быть крупным и тяжеловесным, Большов – меленьким и хилым; есть Рыжовы – жгучие брюнеты, и встречаются Беловы – конопатые и с красными волосами. И Петухов может выглядеть мокрой курицей. Любой другой Петухов, но только не начальник Народовольского РОВД. Этот действительно выглядел и вел себя, как настоящий петух с глянцевыми перьями и золотыми шпорами. И по кабинету прохаживался так, будто не опера перед ним за столом, а какие-то куры на жердочке.

– Ну что, Шумов, понял, как надо работать? – торжествующе спросил он у начальника уголовного розыска и повел руками, будто хотел расправить крылья.

– Как? – исподлобья глянул на него майор.

– А так! Убийство раскрыто за один день!

Гущин пытался сохранить бесстрастное лицо, но губы сами по себе расползлись в торжествующей улыбке.

– Ну, бывает, – пожал плечами Шумов.

– Знаю, как это у вас бывает. До сих пор не можете по Сысоеву раскрыть… Свежая струя вам нужна! Свежий ветер, так сказать! А то ходите, как в штаны наклавши, смотреть противно. С Гущина пример надо брать! Гущин покажет вам, как надо работать!

Богдан мрачно усмехнулся. Каждый кулик лягушку со своего болота хвалит. Вернее, петух – кукушку…

– Да нет, товарищ подполковник, коллектив наш работает хорошо и слаженно… – начал Гущин.

А кукушка на то и существует, чтобы подавать голос. Вот она и заговорила. И как влюбленно смотрит на нее петух…

– Только вот выводы делать не умеют, – плеснул дегтя капитан.

– Да? Это интересно! – расцвел Петухов.

– Например? – с неприязнью глянул на Гущина Шумов.

– Я, товарищ майор, смотрел результаты экспертизы по Сысоеву и сверил их с данными по Костылину. – Жаль, что вы не обратили на это внимания…

– На что именно? – сквозь зубы спросил Шумов.

– На характер колотых ран. Я разговаривал с экспертами; так вот, все они приходят к выводу, что и Сысоев, и Костылин были убиты одним ножом. Об этом говорит ширина и длина клинка, наличие двух долов для кровостока. И главное, почерк, с которым наносились удары. Сильные удары, причем примерно с одной высоты. С одним углом наклона…

– То есть вы, товарищ капитан, хотите сказать, что в обоих случаях убивал гражданин Хромцов? – зашелся в блаженном восторге Петухов.

– Да, я не исключаю этот вариант, – с важным видом кивнул Гущин.

– А я исключаю! – покачал головой Шумов. И посмотрел на Богдана так, будто обращался к нему за поддержкой. Но скорее всего, он просил его не встревать в разговор.

– Почему?

– Потому что я видел этого Хромцова. Ну, какой он профессионал? Кожа да кости!

– Я на своем веку видел и не таких тощих уголовников, – с улыбкой знатока перед дилетантом сказал Петухов. – И все они владели ножом, как мы с тобой – ложкой.

– Да, но то уголовники со стажем. А Хромцов из тех, кто мухи не обидит…

В чем-то Петухов был прав. Не такой уж чахлый этот Хромцов, чтобы списывать его со счетов. Рост выше среднего, плечи узкие, но грудная клетка развитая. Руки длинные и вовсе не плети, как могло показаться. Сам Богдан знал немало людей с такими руками, которые одним ударом ломали челюсти. Но все же Шумов говорил правильные вещи. Не из той породы Хромцов, чтобы нанести точный и мощный удар ножом. Вспылить мог, сгоряча схватиться за оружие – тоже, но профессионально ударить – нет. Мягкотелый он для этого, изнеженный. Типичное тепличное растение. Такого в тюрьме опустят в первый же день.

– Но ведь обидел! И признание есть.

– Признание – это еще не факт… – покачал головой Шумов. – А если рассматривать Хромцова как убийцу Сысоева, то вообще вилами на воде… Ну ладно, с Костылиным понятно. Тут и мотив есть, и состав преступления. А Сысоев здесь каким боком?

– Кто его знает? Может, Хромцов его знает и между ними был конфликт.

– Нет ничего. Знали мы про характер колотых ран. Действительно, есть сходство. Поэтому мы проверяли Хромцова на предмет знакомства с Сысоевым. Они не знали друг друга.

– Значит, плохо проверяли.

– Возможно, что-то и упустили, – пожал плечами Шумов.

– Вот видишь, ты сомневаешься! И я сомневаюсь…

– Может быть, жена Хромцова состояла в любовной связи с Сысоевым! – торжественно заявил Гущин. – И Хромцов ему за это отомстил!

– Бред, – презрительно глянул на капитана Богдан.

Он общался с Еленой Хромцовой и не заметил в ней легковесности, на которую намекал подловатый Гущин. Конечно, она могла закрутить роман с респектабельным Костылиным, но чтобы опуститься до невзрачного работяги Сысоева, которому недавно исполнилось сорок семь лет… Исключено.

– Плохо работаете, товарищ лейтенант! – тем же взглядом ответил Городовому Гущин. – Если бы работали хорошо, вы бы знали, чем занималась гражданка Хромцова до замужества. Вернее, гражданка Лыткина…

– И чем она занималась?

– А вот товарищ старший лейтенант Федорук вам скажет.

– Давай, Федорук, говори! – подстегнул замявшегося опера Петухов.

– Ну, знаю я эту Лыткину… – вздохнул Гена. – По учету она у меня не проходит, но тем не менее… Училась в политехе, жила в общежитии, в открытую проституцией не занималась, но постоянные клиенты у нее были…

Богдан с трудом удержался от неприязненного взгляда в его сторону. Имелось у него подозрение, что Федорук был связан с одним покойным ныне бандитским авторитетом. Но вместо доказательств на этот счет он располагал лишь догадками. А предательство – это слишком серьезно, чтобы напрямую обвинить в этом опера. Сам Ревякин заподозрил Гену в таком сотрудничестве, но он же предупредил Богдана, что не простит его, если тот предъявит ему бездоказательное обвинение.

Ничего не сказал тогда Богдан Федоруку. Но ведь подозрение осталось.