На играх американской бейсбольной лиги шестьдесят тысяч человек хором поют «бомб разрывы в воздухе» и «наш флаг оставался там», флаг, который «все еще реет над землей свободных и домом храбрых!» Это все части тех мифов, которые делают Америку единым обществом. Когда команда San Francisco 49ers выиграла главный приз в американском футболе, весь город на протяжении двух суток был охвачен таким экстатическим ликованием, что пришельцы с Марса наверняка подумали бы, что все горожане вдруг оказались охвачены массовым психозом. И были бы правы – это был «обычный психоз». Игроки этой команды не были уроженцами Сан-Франциско, они были «скуплены» по всей стране и не испытывали никакой иной преданности, кроме преданности своей работе. Но они несли в себе устойчивый миф о Сан-Франциско, о городе с 750-тысячным населением, верность которому приобрела мифологический характер. Все эти поведенческие модели иллюстрируют мифы, скрепляющие нас всех воедино. В своей прозорливой книге «Американский миф/Американская реальность» историк Джеймс Оливер Робертсон особо выделяет определение мифа как «того, что скрепляет нас всех вместе»[34].

Из повествования Ханны Грин (см. главу 1) мы видели, что Дебора была неспособна воспринять мифы, распространенные в обществе, в котором она жила. Поэтому ей пришлось изобрести и выстроить для себя (и только для себя) личное сообщество, состоявшее из таких фигур царства Ира, как Синклит Избранных, Идат, Антеррабей, Лактамеон. И мы видели, насколько влиятельным было это мифическое сообщество Деборы. Благодаря ему она погружалась в глубокий сон с ощущением того, что ее защищают эти мифические существа. Они смягчили негативное влияние на нее одиночества, которое она ощущала из-за изолированности от окружавшего ее общества.

В древних Афинах Перикл обратился к детям и вдовам воинов, павших в боях Пелопонесской войны, со словами: «Погибшие воины гордились тем, что умирают за Афины». Такие же чувства витали и в других городах и государствах, которым не довелось достичь величия Афин. Вокруг имени города, в котором мы выросли, в нашем воображении и памяти до сих пор витает сияющий ореол только потому, что – к счастью или к несчастью – там мы родились, там получили юношеские впечатления, там влюбились, этот город мы идентифицировали с нашим повседневным, будничным миром. Этот миф восходит к тому времени, когда жизнь людей зависела от города, за стенами которого – будь то Микены или Троя – они ощущали себя в достаточной мере защищенными, чтобы вести мирную жизнь. В окруженных крепостными стенами античных или средневековых городах поле действия мифов ограничивалось пространством внутри этих стен.

Представители одной из влиятельнейших школ психоанализа – Института Уильяма Алансона Уайта, такие как Гарри Стэк Салливэн, Эрих Фромм, Фрида Фромм-Райхманн, считали, что корни психологических проблем человека – в его отношении к другим людям, играющим важную психологическую роль в культуре, к которой этот человек принадлежит. Поэтому мифы, которые выявляются в процессе психоанализа, критическим образом связаны с тем, что́ именно человек воспринимает как свой дом и свою культуру.

Стремление обрести дом

Алекс Хэйли, типичный представитель нашего лишенного мифов века, предпринял попытку найти свой миф и описал ее в книге «Корни». Сознательно ли, бессознательно ли, он последовал совету Ницше буквально: «лишенный мифа человек… должен предпринять все усилия для того, чтобы отыскать свои корни, даже среди самых затхлых древностей». Среди всех диких духовно-этических моментов, связанных с рабством, среди которых выделялись принудительное воспроизводство рабов, а также требование к рабу взять себе имя своего хозяина, было и «рутинное» разрушение самоидентификации раба. Самое жестокое наказание, которое мог Яхве наложить на людей, было, согласно Ветхому Завету, «вычеркивание, стирание их имен из книги живых», как это было в коммунистических странах, когда история переписывалась для того, чтобы заявить, что тех или иных персон вообще не существовало. Здесь можно говорить о феномене расперсонификации.

Подобное лишение человека его идентичности, разрушение его мифа является духовным наказанием, которое угрожало уничтожением человеческой природы рабов, хотя она – эта природа – «выживала» и сохранялась в самых тяжелых условиях жизни, о чем говорят их песнопения.

В своем стремлении отыскать собственные корни Алекс Хэйли пишет: «Мне надо понять, кто я такой… Я должен узнать, в чем смысл моей жизни»[35]. Все, что знал Хэйли, это то, что его далекий африканский предок Кунта Кинте, будучи совсем юнцом, однажды пошел к реке, чтобы сделать барабан. На него напали из засады, оглушили, а когда он пришел в себя, то обнаружил, что его вместе с другими неграми работорговцы, словно скот, загоняют на корабль для последующей продажи в каком-то из городов американского Юга. Как человек может ощущать себя человеком, если он лишен своих корней? По мере того как Хэйли обращался к своему прошлому, в его голове рефреном звучало: «Я должен узнать, кто я такой!»

Нужно сделать акцент на том, что эти слова почти в точности повторяют то, что в драме «Царь Эдип», написанной за двадцать три века до этого, говорит ее главный герой: «Я должен узнать, кто я и откуда!» Для обоих персонажей – и для Хэйли, и для Эдипа – обрести миф о своем прошлом было критически важно для самоидентификации в настоящем, а если правда вдруг откроется, то и для того, чтобы смотреть в будущее.

Как можно объяснить тот факт, что для того, чтобы посмотреть драму «Корни», телевизоры включало больше американцев, чем смотрело любую другую телепрограмму за все время работы телевидения? Разве это не довод в пользу того, что в Америке очень много людей, не знающих своих корней, не имеющих их? Например, предки большинства из нас приехали сюда как иммигранты в течение девятнадцатого века, спасаясь от «КАРТОФЕЛЬНОГО голода» в Ирландии, или от невозможности выполнить условия ипотеки в Швеции, или от погромов в Восточной Европе. Они приняли смелое решение отказаться от своих привычных мифов. Поздравляя себя с обретением свободы и обрыванием корней, эти американцы тем не менее страдали от специфического ощущения одиночества, свербящего беспокойства, которое де Токвиль упоминает время от времени как причину, заставляющую нас переезжать из города в город под влиянием захватившей наши души страсти к перемене мест. Наше увлечение различными религиозными течениями и наркотическая страсть делать деньги – это все способы избавиться от собственной тревожности, своих страхов, которые отчасти имеют истоки в отсутствии мифов.

Путешествуя на корабле, Алекс Хэйли решил спать ночами в трюме для того, чтобы максимально ощутить то, что его далекий предок был обречен чувствовать. И однажды в его воображении всплыла вся история сразу и целиком, как часто случается с творческими озарениями, и он понял, о чем будет его книга и как он ее напишет. Миф ожил. Позднее в его руках оказался договор о продаже раба Кунта Кинте от одного хозяина другому, и он мог только уставиться на него и бормотать: «О мой бог!»