В саду мягко кричали птицы, и казалось, времени нет и не нужно. Затем сумерки вдруг вылезли из-под верхушек деревьев и заполнили всё вокруг лиловой пеленой. Сам собой включился свет, и появились ночные бабочки. Миссис Рутгелт ушла в дом, и скоро высоко под навесом веранды зазвонил колокольчик: ужин.

ЗАВТРАК в доме Рутгелтов был большой, медленной и долгой едой, потому что Рутгелты никогда не обедали и вообще не ели днём. Завтракали на веранде, но не на той, где Илья познакомился с семьёй; та веранда использовалась для разговоров вне еды, семейного времени вместе, лёгких аперитивов перед ужином и называлась «Семейная». Завтракали и ужинали на нижней, примыкавшей к кухне веранде с огромным столом на двадцать человек. Эта веранда так и называлась — «Кухонная». Она была отгорожена от сада каменной балюстрадой, по поверхности которой тянулись встроенные лотки с цветами. В двух дальних от стола углах веранды стояли низкие плетёные столики с креслами, туда мистер Рутгелт и Ома уходили курить после еды. С навеса над верандой свешивались длинные узкие ленты, на них жужжали приклеившиеся мухи. Перед ужином ленты убирали и вешали свежие.

В доме было ещё две веранды: Верхняя — на третьем этаже, куда выходили семейные спальни, и веранда с шестью креслами на крыше. Что делали там, оставалось загадкой; впрочем, Илья на ней никогда не бывал.

Веранды носили голландские названия — Het Terras van de Familie, het Terras van de Keuken, Hoger Terras и het Terras van het Dak, которые Адри перевела для Ильи: Family Terrace, Kitchen Terrace, Upper Terrace и Roof Terrace. Английские названия были короче и радовали понятностью, хотя Илье нравились голландские Keuken и Hoger: в них чувствовались определённость и предназначение.

За завтраком говорили о планах на день и обсуждали отсутствие за столом (и вообще в доме) Руди; это обсуждалось по-голландски, но Адри перевела Илье все замечания мамы и Кэролайн по этому поводу. Мистер Рутгелт не участвовал в обсуждении и расспрашивал Илью о шансах республиканцев на предстоящих выборах в США. Он был удивлён, что Илья не собирается голосовать.

В конце концов все согласились, что самое лучшее — взять катер и подняться по реке к водопаду, где находился песчаный пляж. Появившийся в конце завтрака Руди предложил поехать на Уайт Бич в Домбург, но был высмеян сёстрами за своё «американское» пристрастие к комфорту.

Илье объяснили, что Уайт Бич это искусственный пляж с сетками от пираний, а его отвезут на настоящий дикий пляж у водопада.

— Ведь это то, что Илья хочет, не так ли? — утверждала Кэролайн.

Илья в принципе не возражал против комфорта и защиты от пираний, но, посмотрев в бархатные ночные глаза Кэролайн, решил согласиться. Рядом с ней хотелось быть героем. Рядом с ней вообще хотелось быть.

Мистер Рутгелт остался дома, пожелав всем хорошей поездки. Он стоял на крыльце и смотрел, как они садятся в машины. Мастиф сидел рядом и спал.

Река начиналась недалеко от дома Рутгелтов, но до пристани, где находился катер, нужно было ехать более получаса. Катер был большой, метров пятнадцать, и Руди уверенно вёл его по широкой коричневой реке. Река называлась просто — Суринам.

Они быстро проплыли через город, и по берегам потянулись джунгли с лачугами и мостками для лодок. Чёрно-синие дети плескались в воде, женщины в длинных юбках и платках, закрученных на голове как тюрбаны, занимались домашней работой. Вокруг женщин ходили худые курицы, недовольно клокоча в вязкий тропический воздух.

Становилось жарко; женщины на катере пересели под навес. Ома открыла зонтик, и сёстры пытались её убедить, что зонтик под навесом не нужен. Ома не слушала и крепко держалась за зонтик обеими руками. Руди снял майку и обвязал ею голову; он был сложён так, что каждый мускул можно было видеть отдельно. Он ни с кем не разговаривал, но часто улыбался, единственный в семье. Казалось, Руди не очень знает, о чём нужно говорить с Ильёй и нужно ли.

На корме, отдельно от всех, безразличные к солнцу, курили оба водителя, которые привезли их на пристань. Один из водителей сидел на корточках, и Илья не понимал, как у него не затекают ноги. Изредка водители плевали в воду за бортом, стараясь попасть в белую пену, бежавшую за катером.

Скоро берега стали необитаемыми, и казалось, что никакого города никогда не было и быть не могло. Джунгли густились по берегам реки, не позволяя взгляду проникнуть внутрь, храня свою жизнь от посторонних. Не было видно животных и вообще никаких следов жизни. Только птицы кружились над головой, встревоженные клёкотом мотора, и пытались криками прогнать катер из своего пространства. Несколько раз они проплывали мимо убогих рыбацких лодок, и Руди сворачивал в сторону, чтобы не задеть сети.

Неожиданно река широко изогнулась, и Илья услышал гул падающей воды раньше, чем увидел водопад. Шум приближался, нарастал, словно бежал навстречу. Катер обогнул большой жёлтый буй посреди реки и повернул к песчаному берегу напротив водопада. Руди остановил мотор и бросил якорь.

Их протащило метров шесть назад по течению, потом катер мягко дёрнулся и остановился. Один из водителей спрыгнул в воду, не снимая тёмных брюк, а другой стал подавать ему свёрнутые в рулон брезент и длинные колья. Затем он тоже прыгнул в воду, и они быстро установили на пляже большой тент и вернулись за складными креслами и пластиковыми ящиками со льдом, в которых хранились напитки и еда.

Потом водители перенесли Ому и усадили в одно из кресел под тентом. Пока её несли, Ома продолжала держать в руках зонтик. Когда все Рутгелты и Илья расселись под навесом, водители ушли к дальнему концу пляжа, где росли деревья, не дававшие тени. Здесь они легли на песок и мгновенно заснули.

АДРИ пришла к нему только на третью ночь. Все эти ночи они спали отдельно, и даже в течение дня Адри старалась не оказываться рядом. Илье было трудно привыкнуть к ночному одиночеству, но одиночество дневное было ещё труднее и незаслуженнее. В Нью-Йорке они всё время касались друг друга. Были вместе. Илья хотел обратно в Нью-Йорк.

Она скользнула под москитную сетку и прижалась к нему своим длинным узким телом. Илья стал целовать её в шею, затем тронул языком сосок (он не видел в темноте, но знал, что сосок кофейного цвета). Адри отстранилась и, перевернув его на спину, оказалась сверху.

Она шепнула на выдохе:

— Хочу тебя поцеловать. — И через мгновение её мягкие влажные губы были там, где он желал их больше всего, и её пальцы помогали ласкам.

Илья слышал сквозь любовь, как обиженные москиты звенели за сеткой, не понимая, отчего эти двое не хотят, чтобы их кусали. Сетка скоро упала и поймала, опутала их сплетённые мокрые тела словно кокон. Они продолжали переворачиваться и совсем запутались в сетке и друг в друге.

Москиты зудели вокруг, но боялись на них садиться.

Потом Адри повесила сетку обратно, принесла мокрое полотенце и обтёрла Илью и себя. Они расправили простыни и легли — её голова у него на плече, её пальцы продолжали его ласкать, искусно поддерживая возбуждение, которое и так не хотело угасать. В комнате стояла мутно-коричневая ночь, плотная, как туман.