Однажды его чуть было не схватили разбойники, он сумел сбежать, но его людей схватили и хорошенько помяли им бока. Разбойники же сии, выйдя из близлежащих лесов, хотели схватить жителей дворца, но когда к ним вышла сама цесаревна Елизавета и представилась им, то атаман их, низко поклонившись, сказал, что дщерь Петра они, наоборот, всегда готовы защитить.

– А разве не Анна Леопольдовна Брауншвейгская правила перед вашей тетушкой? – спросила принцесса.

– Она совсем недолго на троне просидела. Всего-то полгода. Анна Леопольдовна доброй была, не то что ее тетка, Анна Иоанновна. Елизавета Петровна с ней в теплых отношениях была, дружили они.

– Значит, императрица Анна Леопольдовна оказалась слишком доверчивой?

Петр Федорович громко рассмеялся.

– Тише, – герцогиня Иоганна приложила палец к губам, – не мешайте молиться императрице.

Все трое склонили головы, наблюдая за опустившейся на колени и усердно молящейся Елизаветой Петровной. Каждый мысленно обратился к Всевышнему со своей молитвой.

Принцессу и ее мать восхитили петербуржские белые ночи, начавшиеся в конце мая. Белые ночи! Божественное ночное великолепие! Хотелось жить и радоваться. По мнению Софии, лучшего места для молодой девицы трудно было себе представить, особливо, когда предоставлялась возможность видеться с императрицей Елизаветой Петровной. Будучи совсем еще девочкой, София все же понимала, что забыть ее красоту, манеру обращения и разговора с людьми, ее искренность и доброту она не сможет никогда.

Что особенно поразило юную Софикхен здесь, в России – так это обычай русских обниматься и троекратно целоваться при встрече. В их холодной и чопорной Пруссии принято было в таких случаях кавалерам кланяться, а дамам делать реверанс. Сама императрица обняла и расцеловала ее при первой встрече. Целовала, когда болела, целовала, когда выздоравливала. Сначала Софии казалось, что она просто купается в любви. Любви, возможно, не самой искренней, но все же весьма приятной. Хотя отчего же неискренней? У кого бы не закружилась голова от такого теплого отношения государыни? На своей родине даже в доме своих родителей принцесса никогда не ощущала каких-то особых признаков любви к себе. Баловать своих детей было не в правилах Ангальт-Цербстского дома. Даже любимая бабушка Альбертина редко себе позволяла какие-либо нежности. Что до Mutter, то ей никогда не приходило в голову приласкать дочь – напротив, при малейшей оплошности она могла надавать пощечин и оплеух. Более того, она неоднократно высказывалась по поводу внешности Софии: «Фуй, как у меня могла родиться столь некрасивая дочь!». Разве что в последний год перед отъездом в Россию она прекратила разговоры подобного рода. И то, видно, по той причине, что дочь ее заметно похорошела. Нет, принцесса София не могла припомнить, когда ее целовала родная мать. Может быть, в самом раннем детстве? Как все-таки приятно, когда тебя любят, целуют, обнимают! Как сие делает государыня Елизавета: искренне, с чувством! София решила для себя, что и она станет такой же сердечной и любящей и обязательно будет целовать своих детей.

Довольно быстро она поняла, что балы и маскерады поражали не токмо ее с матерью, но даже и законодателей подобных празднеств – французских посланников, до сего почитавших, что превзойти балы в их Версале – невозможно. Особливо незабываемым оказался самый первый увиденный ею маскерад, в Царском Селе в конце мая. Дамы и кавалеры, участвовавшие на нем, выглядели, на взгляд принцессы, как на подбор восхитительно, и имели на себе костюмы столь изысканные, что невозможно было глаз отвесть, но всех ждало еще более великолепное зрелище: шторы огромного зала были единовременно опущены, и дневной свет внезапно подменили светом множества, около тысячи, свечей, которые отразились со всех сторон в многочисленных зеркалах. Загремел оркестр из полусотни музыкантов. Великий князь с еще довольно слабою после болезни Великой княгиней вышли танцевать в первой паре. Вдруг все увидели отворившуюся настежь дверь и вошедшую с Алексеем Разумовским императрицу, окруженную царедворцами. Музыка прекратилась. Воцарилась всеобщая тишина. Елизавета со своим кавалером встала рядом с великокняжеской парой и подала знак. Вновь загремела музыка, и начался контрданс. Весь зал, затаив дыхание, наблюдал за магией движений довольно грузной государыни. Как ей удавалось так непринужденно и легко танцевать сложные элементы и даже нередко выдумывать в процессе новые изящные движения, постичь было невозможно. Станцевав подряд три танца с разными кавалерами и явно еще не устав, Елизавета, поклонившись своему последнему кавалеру, прошла по залу к своему столу. Дамы и кавалеры образовали своеобразные кружки, переговариваясь в основном на французском языке. Вокруг матери Софикхен быстро слетелись дипломаты, знакомые, среди них фон Мардефельд, маркиз де ла Шетарди со своим секретарем, Брюммер, Бецкой и другие. Как позже поведала ей Mutter, на балах, маскерадах и других празднествах зачастую решались государственные вопросы. Сие весьма удивило принцессу Цербстскую.

Ей казалось, подобные вопросы могли решаться только за закрытыми дверями в строгих государственных кабинетах, как скорее всего происходило у прусского короля Фридриха.

На маскерадах веселились представители самых разных сословий. Каждый желающий мог получить билет в придворной конторе, причем, хотя для купечества и отводился отдельный зал, не возбранялось переходить из одной гостиной в другую и вливаться в танец. На всех приглашенных должны были быть маскерадные костюмы, маски – по желанию.

Жизнь представлялась принцессе и ее матери удивительно веселой. Герцогиня Иоганна вволю натанцевалась – пожалуй, за всю свою жизнь не приходилось ей столько танцевать за столь короткий срок – София больше наблюдала. Начинался пост, и София решила непременно держать его, однако императрица запретила ей.

– Зачем тебе, голубушка, постничать? Сие не так легко, как ты думаешь, – ласково обратилась она к Софии за обедом.

– Мне токмо хотелось попробовать, Ваше Величество…

– Еще успеешь. Вся жизнь у тебя впереди. Тем паче, ты еще не крещена. Думаю, летом ты у нас уже будешь православной. Учишь «Отче наш»?

– Уже выучила.

– Ну, расскажи, коль скоро готова.

София запнулась лишь раз.

Довольная государыня улыбнулась, обняла, прижала ее к груди.

К лету София Цербстская совершенно выздоровела и выпросила к себе ежедневные посещения отца Симеона, с коим много беседовала об Отце, Сыне и Святом Духе, об ангелах и святых угодниках.

«Отче наш» она заучила быстро, повторяя его за своим наставником. Он повторял его с ней десятки раз в день, не забывая исправлять произношение. С «Символом веры» понадобилось поработать подольше. Здесь пришлось серьезно вникнуть в смысл содержания. Она понимала слова: «Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, иже от Отца рожденного прежде всех век». А вот что такое «И воскресшаго в третий день по Писанием» – ей неясно. Как понимать слово «Писанием»? И Теодорский добросовестно объяснял ей: