Еще при прошлой встрече у мигрантки промелькнула мысль, что такому персонажу место в макросети, но не под этим небом.

Эла нисколько не смутил разлегшийся на диване профессор, он скромно уселся на свободном пятачке, проигнорировал стоящий у компьютерного стола стул с вычурной резной спинкой. Руки у Эла были длинные и тонкие, он бережно пристроил их на коленях, сцепил пальцы в замок, точно без этого они могли рассыпаться и разбиться, и только после этого уставился бледно-зелеными хитрыми глазами на заинтригованных слушательниц.

– Если вы ждете предсказания о полчищах демонов, лезущих с синей поляны, – кивок в сторону окна, за которым в паре десятков метров жила своей неведомой жизнью аномалия, – ошибаетесь. Демонов, орков и прочих чудиков оставьте киношникам. Но по мозгам эта штука, – новый кивок, – даст не хуже ваших болванчиков, – кивок наверх, где на четвертом этаже остались химеры. – Слезай. – Это уже Роберту, холодно и зло. – Принеси юным леди очки, забирай с собой бездарность и проваливай, не мешай работать. И повысь мое жалованье вдвое, за такие копейки я только вредить могу.

– Слушай, я и так выторговал тебе лучшие условия. Что ты бесишься? – Роберт встал, взял Машу за руку. – Пойдем-ка от этого психа. Очки в верхнем ящике стола, – сообщил он и вышел.

Доре вдруг стало страшно, даже страшнее, чем при встрече с полчищем химер. Показалось, что напротив сидит не человек. Может, Эл не такое таинственное создание, как Орэф, но, без сомнения, очень сильное и заслуживающее внимания.

– Надевайте. – Очки плюхнулись на диван между Дорой и Ксаной. – На все время обучения привыкайте ходить в них даже дома. Отговорки, мол, не модно, меня не интересуют.

Либо подчиняетесь, либо уезжаю, и никакие погоны меня не уговорят.

Девушки поняли, что лучше не спорить. Нацепили очки, включили. Переливчатая фигура на сером, колышущемся, точно кусок тумана, диване наклонилась вперед, изучая их реакцию.

– Головами покрутите, освойтесь. – Голос прозвучал мягче. Похоже, приезжий медиум был грозен только с Робертом. – Что видите?

– Тебя, – ответила Ксана, – проводку.

Та действительно просвечивала сквозь диван бледно-золотой полосой, убегала за болотно-зеленый стол в скопище холодно-сине-серого металла, мертвенно-черного пластика и не пойми чего желтого и коричневатых оттенков. Сквозь стену бил синий цвет – слепящий, болезненно резкий. Дора снова вернулась взглядом к человеку напротив. На переливчатой фигуре ярко выделялся рыжий камень на футболке и еще один, наверняка под ней, – ярко-красный. Ксана была синевато-розовой. Красно-коричневые дымные завитки парили вокруг ее головы и груди, извивались, скручивались и распрямлялись.

Только изучив окружающих, Дора решилась взглянуть на свои колени и руки. Те показались ей жидким серебром, по которому невидимая кисть художника рисовала разноцветные абстрактные узоры. Те вспыхивали и точно впитывались в ее серебристую сущность.

– Почему я такая? – удивилась она.

– Ты клон, не знавший родительского тепла, не ткавший себе тело чувствами, мечтами и устремлениями, – охотно пояснил Эл. Похоже, он окончательно успокоился. – В тебе появляются краски, но они недолговечны. Пройдет немало лет, и при благоприятном раскладе ты станешь очень похожа на нас.

Дора стянула очки, возвращаясь в привычный мир.

– Сенсы все так нас видят? – уточнила она с опаской.

И Ланс такой ее видит?

– Что ты, у тебя очки на максимуме, смотри, – уже вполне дружелюбный Эл показал, как подрегулировать чувствительность.

Следующая попытка посмотреть на мир глазами сенса оказалась вполне приятной. Люди остались людьми, к предметам вернулись привычные краски. Просто вокруг них появилось слабое свечение.

– Это минимум для признания человека сенсом. – Эл подрегулировал очки Ксаны. – Я вижу ярче, но с вас сегодня хватит и такого. Держитесь за руки, покажу сигнал аномалии.

Дора нехотя протянула правую руку Ксане, левую – Элу раскрыла тому эмоции и услышала, и даже увидела.

Проникающие через стену синие лучи показались живыми. Они вздрагивали, дрожали, извивались и звенели. Тын – пауза – тын-тын – пауза – тын – долгая пауза. Каждый «тын» отдавался в голове.

Доре на секунду показалось, что она вновь проваливается в черный космос, а в нем вокруг рыжего светила наматывает круги сине-зеленый шарик неведомой планеты. Но голос Эла развеял видение:

– Сигнальный маяк включается на десять минут каждые два с половиной часа. В последнюю неделю сигнал стал мощнее и настырнее, вчера вечером вообще выдал максимум, тут все вибрировало. Потому-то «погоны» струхнули, выделили в Барск орду химер, хотя до этого ни в какую. Они сняли меня с самолета, когда я собрался на свадьбу дочери в Хабаровск, пообещали приличные деньги, притащили сюда по первому писку французского профессора. А я просил всего две недели отсрочки!

Он снова разозлился. И Дорофея его понимала. И в то же время понимала Роберта Ноэля. На его месте она сама всех на уши поставила бы.

Эл тренировал их четыре часа, рассказывал, что означают те или иные цвета вокруг предметов, как отличить живое от неживого, как чувствовать аномалию.

Тренировку прервал Роберт. И Дора только тогда поняла, насколько сильно у нее разболелась голова, подвело от голода живот. О нет, это не у нее, у Роксаны! Дора хотя бы пообедала, а Ксана прямиком в машину наставника побежала и держалась сейчас исключительно на личной вредности.

Пока натягивали куртки в раздевалке, в дверях появилась девчушка лет восьми, красивая, точно белокурый ангелочек, но с не по-детски неприятным взглядом. Она беззастенчиво рассматривала Дору а когда девушка решила к ней подойти, решительно захлопнула дверь и побежала по коридору, громко топая туфельками. Мигрантка проводила ее взглядом, но решила не обращать внимания на местные странности.

Едва забрались во внедорожник, раздался возмущенный звонок Александры Михайловны:

– Где вас носит? Школу прогуляли, трубку не берете!

– Мама, ты ничего не понимаешь, – копируя тон учительницы английского, заявила Машка. – Это секретная государственная тайна, где мы были! Допытываясь у нас, ты подвергаешь опасности отечество!

Дора отвернулась к окну. Дома будет весело, мама такого не спустит. Но сейчас, наблюдая за Машкой, мигрантка поразилась, насколько сильно прирастают маски.

Она сама больше месяца играла роль примерной дочери, приноравливалась к быту, смотрела уютные кошачьи сны, тренировалась быть второй Машей. И позабыла о себе настоящей, растеряла настороженность, наблюдательность. Почти лишилась того, что годами вырабатывала в макросети, набивая шишки и теряя деньги. В разгар войны за место пилигримов на Земле-56 она размякла, разучилась подозревать в каждом встречном врага или соперника, за каждым жестом и словом искать двойной, а то и тройной смысл. Она пыталась откреститься от макросети, от прошлого, и это ее главная ошибка. Быть здесь – ее выбор. Тут ее новый дом, семья. Но именно пройденный путь сделал ее такой, какая она есть, не стоит отказываться от прошлого и притворяться другой.