Вот почему все, исключая директориальных республиканцев, высказались в пользу 18 брюмера. Нарушение законов и государственные перевороты против собраний были так часты во все продолжение революции, что о них судили не по законности их, а по достигнутым результатам. Все, начиная с партии Сьейеса и кончая роялистами 1788 г., радовались 18 брюмера и рассчитывали на будущие политические выгоды от этого переворота. Умеренные республиканцы надеялись, что свобода окончательно утвердится; роялисты, ошибочно сравнивая эту эпоху революции с 1660 г. Английской революции, баюкали себя надеждой, что Бонапарт возьмет на себя роль Монка и восстановит монархию Бурбонов. Малообразованная и желавшая только покоя масса рассчитывала на возвращение под могущественным протекторатом законного порядка; опальные классы и честолюбцы ожидали от Бонапарта или амнистии, или возвышения. В продолжение трех месяцев после 18 брюмера благожелательное отношение и ожидание всего хорошего было всеобщим. Было выбрано временное правительство из трех консулов: Бонапарта, Сьейеса и Роже-Дюко, а также две законодательные комиссии для выработки конституции и окончательного общественного уклада.

Консулы и обе комиссии начали свои действия 21 брюмера; это временное правительство отменило закон о заложниках и насильственном займе и позволило вернуться изгнанным после 18 фрюктидора священникам; оно освободило из тюрем и выслало из пределов республики эмигрантов, выброшенных бурей на берег близ Кале и четыре года пленниками во Франции ожидавших суровую кару, налагаемую за участие в военных действиях эмигрантов. Все эти меры были очень благосклонно приняты. Общественное мнение было зато весьма возбуждено чрезвычайными гонениями на крайних республиканцев. Простым приказом консулов, по докладу министра полиции Фуше, тридцать семь из них были приговорены к ссылке в Гвиану и двадцать один отданы под надзор полиции в департамент Нижней Шаранты. Люди, пораженные правительством, не были особенно любимы, но общественное мнение возмущалось против такой произвольной меры. Консулам пришлось отказаться от их решения, и они заменили ссылку простым надзором полиции, а затем уничтожили и его.

Возник, наконец, и разрыв между самими творцами 18 брюмера; он не произвел, однако, большого шума, так как происходил в среде законодательных комиссий. Причиной этого разлада была новая конституция. Сьейес и Бонапарт относительно нее не могли прийти к соглашению: один желал создать государственное устройство Франции, а другой — только полновластно управлять ею.

Проект Конституции Сьейеса, искаженный в консульской Конституции VIII года, достоин ознакомления с ним, хотя бы ввиду его курьезности. Сьейес выделял Франции три уровня: общину, провинцию, или департаменты, и государство. Каждый из них имел свои административные и судебные власти, распределенные в иерархическом порядке: в общине — городское управление и мировой суд, в департаменте — народные префектуры и апелляционный суд, в государстве — центральное правительство и кассационный суд. Для назначения на различные должности в общине, департаментах или государствах имелось три списка известных лиц, т. е. людей, являвшихся кандидатами, выставленными народом.

Исполнительная власть сосредотачивалась в лице Великого электора (proclamateur-électeur), неответственного и бессменного чиновника, представителя нации во внешних сношениях, уполномоченного образовать правительство в форме государственного совещательного Совета и ответственного министерства. Великий электор выбирал по спискам кандидатов судей, как в мировой, так и в кассационный суд, и администрацию, начиная с мэров и кончая министрами. Но он лично не имел никакой власти: власть принадлежала министерству, а руководил ею Государственный совет.

Законодательная власть отдалилась здесь от до сих пор принятой формы; она перестала воплощаться в ведущем прения собрании, а получила некоторый судебный характер. Законодательное собрание не вырабатывало само законы, но утверждало или отвергало законодательные проекты, внесенные Государственным советом от имени правительства или Трибунатом от имени народа; принятый Собранием законопроект становился законом. Сьейес намеревался, как кажется, предотвратить возможность насильственного захвата власти различными партиями и, отдав верховную власть народу, в ней самой найти для нее границы: этим намерением объясняется вся сложность придуманного им политического механизма. Первоначальные собрания, состоящие из одной десятой части всего населения, составляли общинный список кандидатов. Избирательные коллегии, выбранные этими же собраниями, составляли, в свою очередь, из общинного списка список департаментских кандидатов и из него выбирали национальных кандидатов. Во всем, что касалось правительства, существовал взаимный контроль. Великий электор назначал чиновников из кандидатов, представляемых народом, и народ мог отставлять чиновников, исключая из своего списка кандидатов, а списки эти должны были быть возобновляемы: общинный каждые два года, департаментский — через каждые пять лет, а национальный через каждые десять лет. Великий электор не вмешивался совсем в назначение трибунов и членов Законодательного собрания. Эти учреждения были чисто демократическими.

Однако, чтобы установить противовес в среде самой законодательной власти, Сьейес разделил законодательную инициативу и разработку законов, принадлежавшие Трибунату, от утверждения их, составлявшего прерогативу Законодательного собрания. Кроме этого различия прав, Законодательный корпус и Трибунат различались и по способу избрания. Трибунат состоял из ста членов национального списка, получивших наибольшее число голосов, а в Законодательный корпус члены назначались из этого списка по выбору избирательных собраний. Трибуны, деятельность которых должна была быть более живой, шумной и более народной, выбирались пожизненно и крайне медленным процессом для того, чтобы они не были избраны во время раздражения страстей, как это случалось до сих пор с большинством собраний, с целями, враждебными существующему порядку. Такой опасности не могло быть в другом Законодательном собрании, призванном к спокойному и беспристрастному рассмотрению законов; его члены избирались быстрым путем и на время.

Наконец, как дополнение ко всем другим властям, существовал охранительный корпус, не имевший ни законодательной, ни исполнительной власти; его назначением было только способствовать правильному функционированию государственного механизма. Таким учреждением был конституционный суд присяжных, или Охранительный сенат. Он должен был быть для политических законов тем самым, чем кассационный суд для гражданских. Трибунат или Государственный совет апеллировали к нему, если постановление Законодательного корпуса не сообразовывалось с конституцией. Кроме того, Сенату давалась власть при помощи „права поглощения“ включать в свою среду слишком честолюбивого главу правительства или слишком популярного трибуна, а, будучи сенатором, невозможно было занять никакую другую должность. Таким образом, Сенат вдвойне следил за безопасностью республики, поддерживая основные законы и охраняя свободу от людского честолюбия.

Что ни думать об этой конституции, слишком, быть может, хорошо придуманной, чтобы быть удобоисполнимой, нельзя отрицать, что она свидетельствует о необыкновенной силе ума и содержит весьма остроумные комбинации. Сьейес мало, однако, брал в расчет человеческие страсти: он видел в людях слишком разумные существа и послушные орудия. Ему хотелось с помощью искусных ухищрений избежать заблуждений всех человеческих конституций и закрыть всякий доступ деспотизму, с какой стороны он бы ни шел. Я плохо верю в действенность конституции в такие времена, когда страсти партий мешают уважать законы и когда стремление к господству берет верх над духом свободы. Но если бы какая-нибудь конституция смогла бы подойти к своему времени, то ко Франции VIII года только Конституция Сьейеса.