— Ему разрешено нервничать, — заметил Вадим, также через шланг подключаясь в радиотелеметрическую систему.

На приборной доске зажглась контрольная лампочка. Это значит, что заработал один из передатчиков, который предназначен только для того, чтобы точно и объективно сообщать на Землю о здоровье путешественников. Об этом будут знать не только Марк Миронович, не только Набатников и Дерябин, но и некоторые ученые из Академии медицинских наук, специалисты из Института астронавтики, будут знать и в других институтах, где установлены специальные аппараты для приема зашифрованных телеметрических передач. Но только сами астронавты останутся в неведении, каков у них пульс, кровяное давление и как работает сердце.

На это им не следует отвлекаться, и меньше всего они должны об этом думать. На приборной доске, на различных пультах — всюду, куда ни глянь, на стенках кабины, даже на потолке размещены приборы, сигнальные лампочки, крохотные самописцы и осциллографы. Все, что касается технического состояния «Униона» и внешних условий, в какой-то мере влияющих на полет, все это могут определить по приборам и «командир корабля» — назовем его так по старинке, и «наблюдатель» Багрецов. Все узнают, кроме того, что происходит у них в организме в столь необычных условиях.

Перед вылетом кто-то из врачей предложил поставить в кабине телевизионную камеру, чтобы наблюдать за поведением астронавтов.

— В сочетании с объективными телеметрическими показателями это поможет выяснить целый ряд вопросов, связанных с психобиологическими явлениями в полете, — пользуясь сугубо научной терминологией, убеждал молодой врач Набатникова. — Научное значение данного опыта…

Однако Набатников не дал ему договорить.

— А вы подумали, как себя будет чувствовать человек, если подряд несколько суток от него не отрывают глаз. Десятки людей следят за каждым его движением, как повернулся, как сморкнулся… Да ну вас к лешему! Он больше ни о чем и думать-то будет не в силах.

Может быть, Афанасий Гаврилович здесь проявил некоторую деликатность, но существовали и другие причины, почему следовало бы отказаться от телекамеры в кабине астронавтов. На специальных телевизорах вполне возможен прием этого изображения. А если так, то нетрудно догадаться, откуда оно передается. Но, как уже было решено, преждевременная сенсация только бы повредила делу.

Здесь надо сказать еще об одном методе наблюдения за астронавтами, о котором ничего не знали ни Поярков, ни Багрецов. В нем не было той неприятной особенности, когда ты чувствуешь себя постоянно на виду и за тобой следят по телевизору. Димка — тот бы, вероятно, стал позировать, а Поярков отворачиваться.

Новый метод наблюдения, даже если о нем рассказали бы и тому и другому, не вызвал бы у них протеста или просто неловкости. Однако, как говорится, «для чистоты эксперимента» пусть астронавты остаются в неведении. Дело касается самого сложного — нервных клеток мозга, которые могут быть подвержены действию космической радиации. Ведь пока еще многое остается неясным…

Сейчас в ожидании отлета именно об этом и зашла речь.

Заметив, что Вадим все время поправляет свинцовый колпак под шлемом, Серафим Михайлович предложил:

— Да сними ты его. Ведь пока не нужен.

Вадим с радостью снял с себя колпак, выдавленный из тонкого свинцового листа, и, рассматривая его розовую суконную подкладку, усеянную пуговками контактов, удивлялся:

— Мне кажется, что это придумали перестраховщики. Над головой всевозможные защитные перегородки, свинцовые, жидкостные. И вдруг нате вам — дополнительный колпак. Да ведь там, наверху, для космических лучей он вроде как бумажный… А потом надо же верить опытам. С собаками от этих лучей ничего не случалось… С обезьяной Яшкой-гипертоником тоже обошлось благополучно. Наконец, Бабкин…

— Что Бабкин? — прервал его Поярков.

— Отделался, как говорится, легким испугом, — свободно и непринужденно продолжал Вадим, видимо решив, что юмор в данной ситуации лучшая защита от страха. — Боялся, что полысеет, да и то не от космических лучей, а от вредных излучений в уловителях Набатникова.

— Это еще не совсем доказано. А потом твой Бабкин поднимался на какую-нибудь сотню километров и пробыл там, наверное, часа два…

— «А у меня, да и у вас, в запасе вечность…» — как бы про себя продекламировал Вадим любимые строки, встрепенулся и со смешком добавил: — Все-таки несколько суток.

Серафим Михайлович покосился на Вадима и выругал себя за неосторожность. Детям на ночь не рассказывают страшных сказок. Он чувствовал себя старше Вадима не на пять лет, а действительно чуть ли не на вечность. Такая жизнь прожита, как в бою, где один день стоит целого года. Случались дни, когда, сидя за чертежной доской, чувствуешь, что истекаешь кровью… Спускается ночь, и ты уже не идешь, а ползешь к далекому мерцающему огоньку, не зная, что там ждет тебя…

Он смотрел, как Вадим рассеянно пересчитывает маленькие, похожие на поросячьи сосочки, пружинистые контакты на розовой подкладке свинцового колпака, — смотрел и думал, что это действительно не защита от мощной космической радиации. Но при чем тут контакты? Зачем от колпака идет толстый бронированный кабель? Куда идет? К «заземлению», как говорят радиолюбители? Смешной парадокс. Ведь Земля тогда будет в тысячах километров отсюда.

* * *

Не только Пояркову, но даже людям, никогда близко не соприкасавшимся с космическим излучением, известно, что есть такие тяжелые частицы, которые глубоко проникают в живую ткань, ионизируют ее. А если они затронут нервные центры? Тогда что?

Свинцовые колпаки сделаны не для защиты, а для проверки возможного влияния космических частиц на мозговые клетки. И если внизу на экранах, где видны биотоки мозга, будет замечено что-либо угрожающее, то «Унион» немедленно спустят вниз. Изучение этих биотоков производилось давно, созданы специальные аппараты, помогающие диагностировать психические заболевания, но только совсем недавно был изобретен новый аппарат, который решили применить для такого совершенно исключительного случая.

Об этом ничего не говорили ни Пояркову, ни Багрецову. Вадим сейчас снял колпак и сразу же вызвал неудовольствие Марка Мироновича. Значит, врачи-психиатры могли наблюдать работу нервных клеток только у Пояркова. А перед отлетом хотелось бы проверить и тот и другой аппараты.

Неизвестно, что бы чувствовал Поярков, глядя на графическое изображение своих мыслей. В специальной лаборатории рядом с кабинетом Набатникова стояла необычная аппаратура.

Представьте себе два полуметровых экрана. На каждом из них вычерчено схематическое изображение мозга, разделенное на отдельные нумерованные участки. Вот экран Пояркова. То там, то здесь на чертеже вспыхивают звездочки. Они показывают, где в данное мгновение наиболее интенсивно работают нервные клетки. По характеру вспышек, по их