Каким было это семечко? Универсальным. Ведь не одни только отрицательные эмоции тяготеют над родом людским. Чем выразить и смертельную злобу, и переполняющее душу счастье, и глубочайшее разочарование? Все говорит о том, что первым человеческим словом был аналог русского мата, но все когда-нибудь заканчивается. Слова нужны только людям, причем живым. Если не станет человечества, то они, записанные на пленку, диск или другой носитель, станут бессмысленными наборами звуков, а буквы в книгах — чернильными черточками, которые будут содержать в себе меньше информации, чем следы животных на снегу.

Дома, плотины и мосты будут напоминать о расе несостоявшихся покорителей космоса несколько веков, пока не обратятся в пыль или не будут поглощены наносами песка и глины. А слова станут ничем, как только умрет последний из тех, кто способен их понимать. Но вряд ли именно он окажется этим последним, особенно если и дальше будет идти напролом, не считаясь с температурой. Посадит легкие, это как пить дать, и привет.

Александр решил, что на сегодня его путь закончен. Благо от своего укрытия он успел удалиться всего на километр. Сейчас он вернется и переночует, а если холод не спадет, то останется там насовсем.

Ему повезло, если можно назвать это везением. Наутро Саша долго оттаивал кипятком стекло, чтобы разглядеть градусник за окном. Но когда ему наконец это удалось, парень только усмехнулся. Он это предвидел. Всего минус восемнадцать и полное безветрие. Ни снежинки в воздухе. Будто кто-то очень хотел, чтобы он добрался до своей цели.

«Третий ангел вострубил, и с неба упала большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки…»

Красивые слова. В жизни все оказалось гораздо прозаичнее и грубее. Впрочем, горечь во рту временами действительно напоминала вкус полыни. Целую неделю Саша чувствовал себя довольно сносно и вот сдал за один день, превратившись из здорового человека в развалину.

Как же так получилось? Где и когда он умудрился схватить дозу? Именно этим и объяснялись все его вчерашние видения, а инфекция только усиливала их.

Теперь можно было принять это как данность. Для себя Александр решил, что всему виной неравномерность распределения радиоактивных осадков в первую неделю после катастрофы. Оно ведь больше зависело от направления ветра, чем от расстояния до эпицентра. В этой русской рулетке он проиграл, как и миллионы тех, кто пережил первые дни и вздохнул с облегчением. Потом им прямо на головы, за сотни километров от места нанесения ударов, выпал пресловутый fallout, незаметные крупинки радиоактивного вещества.

С ним это могло случиться и двое, и трое суток, и даже неделю тому назад, если помнить о латентном, скрытом периоде развития болезни. Он мог наткнуться на них где угодно и даже не заметить, расположиться на ночлег среди них или разложить еду на столе, покрытом слоем этих частиц. Они ведь не светятся в темноте, разве что при запредельной концентрации.

Первым звоночком было легкое головокружение. Вторым — тошнота, которая медленно поднялась по пищеводу и подступила к горлу. Сначала он не придал им значения, потом пытался успокоить себя и списать эти симптомы на пищевое отравление и стресс. В эти дни его желудок часто подвергался испытаниям некачественной едой, а поводов для головокружения было хоть отбавляй.

Но когда появились все хрестоматийные признаки страшной болезни, необходимость в самообмане отпала само собой. Последними пришли жар и слабость во всем теле, так что все вокруг поплыло по волнам…

Анемия. Что ее вызвало? Синдром хронической усталости, простуда? Или и первое и второе? Нет, приятель, все гораздо хуже. Это пришел на мягких лапах пушной зверь. Песец. Житель арктических широт, которые теперь тянулись до экватора.

Сашу постоянно рвало. С интервалами в пять минут тело сотрясала дрожь, а желудок исторгал из себя содержимое. Даже если во рту целый час не было ни крошки, эта периодичность не нарушалось. Его рвало слюной и желчью, что было еще неприятнее. Компанию тошноте составляла головная боль, как будто в череп медленно вкручивали шурупы, и температура под сорок. Вдобавок ко всему слезились глаза и текло из носа, как при гриппе или ОРЗ. Полный комплект.

Это было похоже на садистскую пытку. Данилов был зверски голоден и носил с собой запас продуктов на два месяца, но не мог ничего проглотить — его тут же начинало выворачивать наизнанку. Александр посылал проклятья и богу, и черту, но на последнем издыхании пер вперед. Как нарочно, приступ застал его посреди бесконечного перегона между станциями. Надо было во что бы то ни стало найти кров, даже если тот станет его последним приютом.

Незаметно, исподволь у Саши сформировался менталитет бродяги-рецидивиста. Он спокойно залезал в чужие дома, брал чужие продукты и вещи, ломал и жег чужую мебель, без зазрения совести ворочал мертвецов и шарил по их карманам. Мародерство стало для него образом жизни, причем это выходило у него так естественно, будто ничем другим он раньше и не занимался.

Все же его жизнь отличалась от жизни люмпенов старого мира в худшую сторону. Последнему бомжу в прежние времена жилось гораздо комфортнее. Да, тот тоже мог протянуть ноги от голода, холода или болезней. Его могли от скуки прикончить собратья по несчастью или просто «добрые люди». Но этот изгой видел рядом нормальную жизнь и имел хоть призрачные, но шансы на возвращение. В крайнем случае бродяга мог разбить витрину и сесть в тюрьму, обеспечив себе еду и крышу над головой на пару лет.

А он? Какие перспективы у него? Да только ли у него?! Люди похожи на мух, прилипших к клейкой ленте. Кто-то еще дергается, борется за жизнь, другие уже бросили эти попытки и смирились с неизбежным, а третьи, которых большинство, уже лежат и не шевелятся.

Финал будет один. Смерть придет ко всем — к добрым и злым, к честным и лжецам, к чиновникам и пролетариям, к верующим и атеистам. Бегите и прячьтесь, зарывайтесь поглубже. Вам все равно не избежать общей участи, ибо пришел черный день. Землю, погрязшую в пороках, сначала выжгли, а теперь вымораживают, чтоб не осталось ни одного человеческого паразита.

Александр еле плелся, глядя перед собой невидящим взглядом. Надо было найти укрытие, пока он еще мог переставлять эти длинные ходули, по недоразумению называемые ногами. Последний километр до городской черты парень прошел как в тумане, не чувствуя под собой ног. На карту он не смотрел уже давно — перед глазами все размазывалось, как у пьяного. Компас тоже покоился в чехле. Странновато было пользоваться им шиворот-навыворот, с поправкой на то, что запад и юг поменялись местами. Таким уж стал этот дивный новый мир. Данилов давно потерял бы направление, если бы не железная дорога, которая, почти не отклоняясь, вела его на северо-восток, приближаясь к тому, что когда-то было границей между Новосибирской и Кемеровской областями. Там, на другой стороне, «всего» в двухстах километрах лежал пункт назначения. Впрочем, теперь он и не надеялся добраться туда.