ДВОЙНОЕ РЕШЕНИЕ

К концу своей жизни Клавдия Николаевна Савельева задумалась о себе и поняла, что все ее беды шли только от нее. Такое признание было страшно, оно угнетающе подействовало на старуху, и тогда она решила припомнить всю свою жизнь, чтобы убедиться, так ли это, как ей подумалось. И чем больше вспоминала, тем больше убеждалась в том, что отправным моментом или точкой — называйте как хотите — были в ее жизни двое: Владимир Семенов — поэт и Сергей Круглов — конструктор. Отсюда начинается ее судьба — будущая жизнь. Никакой это не секрет и никакое не открытие, но ведь никто из нас не знает, что каждого ожидает завтра. Так было и у нее. Сначала она познакомилась с Володей Семеновым…

* * *

Боже, как он ей нравился, взахлеб читавший свои стихи!

Не выходить бы нынче ночью, Спать бы, спать бы до утра! Ах, зачем пришел я в рощу На бродячий свет костра? Для чего тебя я встретил, Смуглощекая любовь? Поцелуй принес мне ветер? Взволновала ль ты мне кровь?

Она припадала к его плечу и млела, слушая необыкновенные слова. И ей казалось, что это он про нее и про себя пишет. Это она «смуглощекая любовь», это его поцелуй принес ветер. И целовалась с ним. Ах как она целовалась!

И вдруг, как с неба, свалился Сережа Круглов, такой же высокий, голубоглазый, как и Володя Семенов. Чем он ее завлек? Своими мечтами о межзвездных кораблях, о покорении космоса. Тогда еще о том вненебесном мало говорили, даже в печати не было. Но Сережа откуда-то чего-то знал и говорил ей о том корабле увлеченно, страстно, что добьется, непременно добьется, но сделает такой корабль, который полетит к Луне, к звездам. Потому что, «понимаешь, там есть то, чего нет на Земле! — И, светло улыбаясь, добавлял: — Кроме тебя!» И смеялся, и целовал ее, и она смеялась и целовала его. А потом сидела притихшая у окна и все думала: «Кого же из них двоих выбрать?» Обоих любила! Да-да, вот так случилось с ней. И — ах! — если бы можно было, чтобы двое возле нее и сидели — вот было бы счастье-то! Всегда, всегда вместе с ней! И один бы читал ей стихи, а другой мечтал о полетах к звездам.

Но была жизнь со своими приземленными законами. И ей пришлось выбирать. Она плакала, то думая об одном, то о другом. И страдала, и не было ей покоя.

— Ну, мама, мама, ну почему нельзя так, чтобы всегда быть с ними?

Мама не понимала ее. И, как суровый закон жизни, властно говорила:

— Выходи за Сережу Круглова. Это надежно. Конструктор. А что этот поэтик, мотылек какой-то.

— Не говори так! Он не поэтик, а поэт! Ты знаешь, какие он пишет стихи! Его печатают даже московские журналы! Ему пророчат большое будущее! — И читала на память Володины стихи, и мать, зачарованно слушая, безвольно махала рукой: «Делай как знаешь».

И она вышла замуж за Володю Семенова, молодого, подающего большие надежды поэта.

Вся свадьба была в цветах и стихах. Володя пригласил своих друзей поэтов. И они один за другим читали свои посвящения молодоженам, и каждый раз, после такого посвящения, Володя вскакивал и целовал свою невесту. Такого еще никогда не было в маленьком уютном ресторане «Чайка». Официанты забывали обслуживать гостей.

Шагане ты моя, Шагане, Потому что я с севера, что ли? Я готов рассказать тебе поле…

Это когда уже своих стихов не хватило и кто-то закричал: «Есенина! Есенина!»

Ты моя! — сказать лишь могут руки, Что срывали черную чадру!

И кидались обнимать его, Володю, так замечательно читавшего Есенина. Ах какая это была чудесная свадьба! Даже мама сказала, такой еще не видала, а папа только разводил руками.

Упаду тебе в колени, Теплые, как море юга. Позабуду все волненья, Клавка, милая подруга!

Падал ей в колени и читал тут же сочиненные стихи Володя, Володька, Владимир. И не было большего счастья. И не могло быть!

И когда утром проснулась, воздух был золотым и солнце лежало на полу, возле самой кровати. Голова Володи покоилась на ее груди. И это было так хорошо, так необыкновенно, что она даже готова была заплакать, не веря в свое такое счастье.

И началась сказочная жизнь!

Он написал поэму и посвятил ее ей, своей любимой. Но почему-то поэму не приняли в журнале. А он так на нее рассчитывал. Он даже собирался купить, получив гонорар, ей пальто. Потому что близилась зима, а она все еще бегала в легком демисезонном.

— Нет-нет, не надо, — отказывалась она, успокаивая его, — я же не зябну.

— Еще не хватало, чтобы ты зябла, — горячо говорил он, и уже какие-то нотки сомнения были в его голосе.

Да-да, что-то случилось с ним. Даже не столько с ним, сколько с его стихами. Он много работал. Написал еще две поэмы, несколько циклов стихов. Но его почему-то перестали печатать. Только изредка в сборниках «День поэзии» появлялись его стихи, да еще в журнальных