Я знал, что решение правительства не препятствовать моему пребыванию в Чампаране очень не понравилось местным плантаторам, и мне также было ясно, что и чиновникам, хотя они не высказывались об этом открыто, едва ли пришлось по душе такое решение. Вот почему недостоверные публикации только рассердили бы и плантаторов, и чиновников, а их гнев обрушился бы не на меня, а на несчастных, охваченных страхом крестьян, что помешало бы моим поискам истины в этом нелегком деле.

Хотя я и принял определенные меры предосторожности, плантаторы развернули бурную агитацию против меня. В прессе стали публиковаться разнообразные лживые сообщения о моих помощниках и обо мне самом. Но моя крайняя осторожность и приверженность истине в самых незначительных деталях притупили их меч.

Плантаторы не пожалели сил, чтобы очернить Браджкишорбабу, но чем неистовее они обливали его грязью, тем лучше становилась его репутация в народе.

Ситуация была крайне деликатная, и я посчитал, что будет неправильно приглашать лидеров из других провинций. Пандит Малавия заверил меня, что явится по первому моему зову, но я не тревожил его. Так мне удалось не позволить политике вмешаться в эту борьбу. Но я время от времени посылал лидерам и в редакции наиболее влиятельных газет свои отчеты — не для публикации, а просто для ознакомления. Я понимал, что делу, конечная цель которого политическая, а сущность — нет, нельзя придавать политический характер. Напротив, будет только лучше, если политика останется в стороне. Впрочем, борьба, развернувшаяся в Чампаране, стала доказательством того, что бескорыстное служение людям в любой сфере жизни в конечном счете окажется полезным для всей страны, в том числе и в политическом плане.

Чтобы представить читателю полный отчет о чампаранском расследовании, мне пришлось бы углубиться в историю крестьянства в этих краях, что совершенно невозможно в рамках настоящей книги. Работа в Чампаране стала смелым экспериментом с истиной и ахимсой, а потому я расскажу здесь только о том, что, как я считаю, достойно упоминания именно с этой точки зрения. Читателей, желающих узнать прочие подробности, отсылаю к истории сатьяграхи в Чампаране, написанной Раджендрой Прасадом на хинди. Насколько я знаю, ее английский перевод уже совсем скоро выйдет в свет.

Однако вернемся к главной теме этой главы. Расследование невозможно было продолжать, оставаясь в доме Горакхбабу, поскольку это вынудило бы самого хозяина покинуть свое жилище. А люди в Мотихари по-прежнему боялись сдать нам дом. И все же Браджкишорбабу сумел найти достаточно просторное помещение с большим садом, и мы перебрались туда.

Продолжать работу без денег было, конечно, невозможно, но и обратиться за средствами к местным жителям мы не могли. Браджкишорбабу и его друзья, преимущественно вакилы, либо брали средства из собственного кармана, либо получали их от знакомых, когда возникала такая необходимость. Они не хотели требовать денег у людей, пока могли достать их сами. Мне это казалось разумным. Я твердо решил ничего не брать у земледельцев Чампарана, ведь это почти наверняка было бы неверно истолковано. Не хотел я обращаться за деньгами и к населению всей страны, поскольку это придало бы нашему расследованию всеиндийский характер и опять-таки политическую окраску. Друзья из Бомбея предложили пятнадцать тысяч рупий, но я поблагодарил их и отказался. Я решил получить с помощью Браджкишорбабу как можно больше средств от богатых жителей Бихара, обитавших вне Чампарана, а если потребуется больше денег, обратиться к своему другу в Рангуне — доктору Мехте. Доктор Мехта охотно согласился переслать мне необходимую сумму, и мы успокоились. Нам не должно было понадобиться слишком много денег, поскольку мы соблюдали строжайшую экономию, соответствующую общей бедности чампаранского населения. И в самом деле, в конце концов мы обнаружили, что действительно не нуждались в крупной сумме. Если не ошибаюсь, мы истратили всего около трех тысяч рупий и сумели сэкономить несколько сотен рупий из собранных средств.

Образ жизни моих товарищей по работе с первых дней кампании стал предметом постоянных насмешек. Каждый из вакилов имел слугу, повара, отдельную личную кухню. Нередко они ужинали почти в полночь. Хотя они, конечно же, сами оплачивали свои расходы, их беспорядочная жизнь тревожила меня, но, поскольку мы стали близкими друзьями, между нами не было недопонимания, и они благосклонно встречали мои попытки шутить на эту тему. В итоге они все-таки решились избавиться от прислуги, объединить кухни и питаться в строго определенное время. Однако не все были вегетарианцами, а содержать две кухни было бы слишком дорого, поэтому мои товарищи согласились оставить одну вегетарианскую кухню. Мы также решили есть самые простые блюда.

Эти решения помогли нам сэкономить средства, время и силы, которые были так нужны нам. Толпы крестьян приходили к нам с заявлениями и приводили товарищей, заполнявших и дом, и сад целиком. Все усилия моих друзей избавить меня хотя бы от желающих получить даршан зачастую были напрасными, и нам пришлось даже составить расписание для тех, кто приходил за даршаном. Пять или семь добровольцев требовалось для записи показаний земледельцев, и все равно некоторые из посетителей уходили от нас поздно вечером ни с чем. Впрочем, нам уже и не требовалось столько заявлений, ведь многие из них повторяли одну и ту же историю, но мы продолжали эту работу, поскольку не хотели разочаровать людей. Мне нравилось их отношение к нашему делу.

Те, кто принимал заявления, должны были следовать определенным правилам. Каждый из крестьян подвергался тщательному допросу, и тех, кто не выдерживал этого своеобразного экзамена, мы отправляли домой. Конечно, это требовало немало времени, но зато мы могли быть уверены в том, что полученные нами показания правдивы.

Чиновник уголовного розыска непременно присутствовал при записи всех показаний. Мы могли бы запретить ему находиться с нами, но с самого начала решили не просто терпеть присутствие людей из уголовного розыска, но и относиться к ним подчеркнуто вежливо и предоставлять всю необходимую информацию. Это не приносило нам никакого вреда. Напротив, сам факт того, что показания записываются в присутствии чиновников, придавал крестьянам храбрости и уверенности в себе. С одной стороны, крестьяне постепенно переставали бояться уголовного розыска, с другой стороны, они не смели что-либо преувеличить в своих показаниях, поскольку чиновник старался подловить их и заставлял быть более осторожными в высказываниях.

Я не хотел раздражать плантаторов и стремился завоевать их доверие, а потому писал им письма и встречался с теми из них, против кого выдвигались наиболее серьезные обвинения. Я также встречался с представителями Ассоциации плантаторов, передавал им жалобы земледельцев и выслушивал их мнение. Некоторые плантаторы ненавидели меня, другие относились ко мне равнодушно, и лишь немногие проявляли вежливость и уважение.

Браджкишорбабу и Раджендрабабу были неподражаемы. Я не мог обходиться без них. Их ученики или скорее товарищи по работе — Шамбхаубабу, Ануграхабабу, Дхаранибабу, Рамнавмибабу и другие вакилы — тоже постоянно находились вместе с нами. Время от времени приходили, чтобы помочь нам, Виндхьябабу и Джанакдхарибабу. Все они жили в Бихаре. Их основной обязанностью было записывать показания крестьян.