Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Грозился? — спросила я шепотом.
— Ага, — Арей плечом дернул. — Не он первый.
И не он последний.
А я-то сплю, и так крепенько сплю, что и ухом не повела, только на бок другой повернулася. Арею ж боярина слухать прискучило, аль иных каких гостей дожидался. Главное, что пятерню он растопырил, а после будто бы фигу скрутил…
Добромысл от того лишь поморщился и щеку поскреб.
— Магия на него не действует, — шепотом объяснил Арей, — что тоже очень и очень странно. Защитных амулетов я не почуял, поэтому либо врожденное свойство, либо делали их настоящие мастера, до которых мне, что земле до неба…
…Вот только откудова этим мастерам в наших краях взяться?
Нет, могло выйти так, что амулету для сына боярыня по случаю прикупила, у купца заезжего аль на ярмарке, в жизни-то всякого случается, но что-то не верилося мне в этакое совпаденьице.
Меж тем Арей на руку свою глянул, нахмурился: не по нраву ему пришлося, что магия евоная на боярина не подействовала. Зато и без магии управился. Рученьку левую Добромыслу на плечо возложил, а правою, стало быть, в шею тыцнул. Ну боярина и повело, покачнулся он, упал бы, да Ареем был подхвачен бережно, под локоточки.
Арей боярина к дверям поволок, но остановился, прислушался к чему-то, да так слухал старательно, что уши дергалися. И, небось, выслухал чегой-то, отчего с боярином повернулся к моей кровати.
Глянул на меня.
На одеяльце сбитое.
— Зослава, — Арей вдруг отодвинулся, — ты только не кричи, ладно? Времени у меня было немного…
Тот же другой, намороченный, споро запихал боярина под перину, благо пышные лежали, и одеяльцем прикрыл.
Я рот раззявила.
И закрыла.
От же ж… как же ж… мне в постелю мужика сунуть? И главное, сам под бочок прилег…
Меж тем дверь — этая дверь нонешнею ноченькой вовсе не запиралася — пропустила ту самую сенную девку, которая, не дойдя до кровати на два шага, слепо прищурилася — свеча у ей была слабая — и заголосила… а там Арей рученькою махнул, и морок развеялся.
— Видишь, как оно… странно…
Странно.
Еще как странно… это ж выходит… они нарочно? Ну а как иначей. Станьку забрали, чтоб не заминала. Одеяльце стянули. Добромысла привели. Слыхала я, что этаким чином девки хитромудрые иных парней на себе женили. Придут на сеновал, а следом и тятька с братами аль иными сородичами, чтоб свидетели, значится, были, что девичьее чести урон нанесен был.
А там и жреца притянут.
— Жрец. — Я глаза потерла, все ж таки спать тянуло со страшною силой, и на перинки бы прилечь… да как приляжешь, когда под перинками цельный боярин лежит. — С утра жрец должен явиться…
…и стало быть, обвенчали бы нас поутру, на рассвете, так сказать…
Одного не пойму, зачем?
Арей же пальчиком меня поманил да на перины указал. А и то! Надобно у боярина спросить, он, верно, знает, с чего вдруг матушке евоной этакую предивную невестушку обресть восхотелося.
Главное, чтоб не задохнулся сердешный.
Добромысл лежал тихенечко, что мыша под веником, правда, те не лежать, сидять, но так разница, как по мне, малая. Арей его выволок, ужо не под локоточки, но за пятки, без всякого пиетету. И на шкуру столкнул, мне почудилося, с немалым удовольствием. Боярин же и глазом не моргнул, оба глаза его были закрытые, и вид Добромысл имел такой, будто бы спит.
— Что ты с ним сделал? — спросила я, на карачки опускаясь. А то, может, сердце боярское нежное этакого обхождения безполитесного не выдержало. Да и любопытственно было поближе на пятны глянуть.
— Ничего. На точку особую надавил, есть такие в человеческом теле. Если правильно нажать, то и усыпить человека можно, и покалечить…
Не договорил, да и так ясно — убить тоже станется.
Экие, однако же, душегубские науки в Акадэмии нашей родной имеются…
— Спит он, спит, — заверил меня Арей.
— И долго еще спать будет?
А то ж я б и сама поспала, но не с мужиками же ж при кровати! Да и любопытствие мучит, чегой это вокруг меня игрища подобные затеяны. Чай, не царское крови особа…
— А пока не разбужу.
И ладно.
— Пока не буди. — Я перевернула боярина на спину и рубаху потянула за ворот, на шее-то пятна вроде темнейшие были. Рубаха не тянулася, тогда я подол задрала и попросила Арея:
— Свету дай.
Он ладонь раскрыл, огонька зажигая. Огонек был махонький, зато и светил за дюжину свечек. А как поднес его Арей к самому Добромыслову животу, то и охнул.
Жуть экая!
С лица-то боярин был гладок, худляв, оттого и мнилося мне, что годочков ему немного. Однако ж тело евоное иное говорило. Я-то мужиков наших повидала, кого опосля бани, кого в работе, небось, рубахи-то скидали, чтоб не пропотели. Приходили и к бабке, плечи править, спину лечить аль иные какие болячки. Главное, что навидалася я и юнцов, и стариков, и мужиков, которые в самоей силе.
Добромысл давно уже юные годы сменял.
За два десятка ему было, и крепко так было… вона, плечи широченные, руки крепкие, мышцы узлами идут. Грудь волохатая, и живот курчавым волосом порос. И оттого дивно, что одежи он носил детские… да и боярыня держалася так, будто был сынок ейный годами юн.
Однако не о годах думать было след.
О болячке евоной.
О язвах, что покрывали и плечи, и грудь, и живот. Особливо одна выделялася, которая на боку, темною вишней выглядывала в растрескавшейся коже. На этакую и глядеть-то жутко.
Арей вон, на что силен, и то отвернулся.
— Зослава, — произнес он, — а это не заразно?
— Не ведаю. — Я боярина прикрыла. Помочь ему я не могла, надеюся, что бабка моя сумеет, потому что не заслужил человек, хоть бы и не самых честных намерений он, этакой судьбы…
— Тогда, будь добра, убери от него руки.
Убрала.
И даже о шкуру отерла.
Дед казал, что людские болезни род берендеев стороною обходят. Уж буду надеяться… да и бабка упредила б, когда б заразно. И боярыня не стала б сына в щеку целовать…
— И присядь на лавочку. — Арей меня за плечи взял да к лавке указанной проводил, точней, не лавкою она оказалась, а сундуком низеньким с крышкою покатой, на которую удобствия ради подушку кинули. — И Зослава… может быть, то, как я с ним буду говорить, покажется тебе неправильным. Жестоким. И ты захочешь вмешаться, только мне нужно, чтобы он ответил на вопросы. Я не причиню ему вреда. Не имею права. Но он об этом не знает. Понимаешь?