Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Подождите, – проговорила Грейс. – Я не…
– Отношения, – раздраженно повторил Шарп. – Между Саксом и членами семей пациентов. В том числе и с этой тетушкой. Ясно?
Грейс уставилась в чашку, ее затошнило, и закружилась голова. Она снова принялась ругать себя за то, что напросилась на эту встречу.
Джонатан навсегда развеял сокровенную мечту Робертсона Шарпа Третьесортного стать одним из «Лучших докторов» по версии журнала «Нью-Йорк»? Ей что – нужно извиниться, потому что его подчиненный, ее муж, обвел Шарпа вокруг пальца, трахнув редакторшу?
Грейс достала из сумочки бумажник и положила на столик. Она считала, что говорить им больше не о чем.
– Нет, нет, – возразил Шарп. – Премного обяжете. – Он поискал глазами официанта. – Надеюсь, наша встреча была для вас полезной, – официально произнес он.
Уже после, оказавшись на тротуаре у входа в «Серебряную звезду», Грейс позволила ему пожать ей руку.
– Мне, разумеется, придется давать показания, – заявил Шарп. – Если его найдут и вернут. Так будет правильно.
– Да, хорошо, – согласилась Грейс.
– Я не знаю, какую часть его личного дела включат в уголовное дело, это не мне решать, сами понимаете. Я в этом не разбираюсь, – пожал плечами Шарп.
«А мне плевать», – подумала Грейс, с изумлением обнаружив, что ей действительно все равно. Они разошлись в разные стороны. Шарп зашагал на север, в сторону больницы. Грейс сначала понятия не имела, куда идет. Не к своей квартире точно, она даже вида ее не смогла бы вынести. Потому Грейс просто шла, куда глаза глядят, без какой-то цели. Так она почти дошла до места, где припарковала машину. Глянула на часы. Киносеанс у Генри начинался в половине четвертого и заканчивался в шесть. Поскольку была суббота, когда на улицах не слишком плотное движение, до указанного часа она могла бы успеть куда угодно. И Грейс поехала, не дав себе возможности хорошенько обдумать пришедшую в голову идею – ведь так и передумать недолго.
Глава двадцать первая
«Вагончик»
За все годы семейной жизни Джонатан лишь однажды повез Грейс в свой отчий дом, да и то проездом. Как-то осенью они возвращались из Хэмптона после выходных. Грейс была беременна, Джонатан хоть немного оправился после своего сумасшедшего графика врача-ординатора. Домой они ехали отдохнувшими, выспавшимися, вдоволь поевшими супа из моллюсков и надышавшимися солеными ветрами пляжей Амагансетта. Джонатан не хотел делать крюк, но Грейс настояла. Она, конечно, не рассчитывала лишний раз воскрешать у Джонатана печальные воспоминания из детства, но ее одолевало любопытство. Ей захотелось увидеть дом, где он вырос и откуда потом сбежал: сначала в Университет Джона Хопкинса, затем в Гарвард и к самой Грейс – в новую семью.
– Ну пожалуйста, – взмолилась она. – Просто покажи мне дом, и все.
Поэтому они свернули с лонг-айлендской автострады и покатили по узким улочкам старой части города, где стояли компактные домики, построенные в период послевоенного процветания 1950-х и 60-х годов. Они резко отличались от новодельных многоуровневых дворцов с флигелями и прочими пристройками. Наступила «золотая осень», и пожелтевшие листья еще не успели облететь с кленов, росших повсюду. Грейс тогда подумала, что тут, кажется, не так уж все и ужасно, пока Джонатан уверенно вел машину по явно знакомым перекресткам. Она-то представляла себе район-пустошь, где полно брошенных и уродливых домишек, и в каждом либо осиротевший ребенок, либо тиран-родитель. Она ожидала окунуться в гнетущую атмосферу безнадежности, из которой ее обожаемому супругу пришлось бежать со всех ног – совершенно одному и без всякой помощи. Но Грейс оказалась в очень милом районе с маленькими ухоженными домиками, где у дверей раскинулись клумбы с хризантемами, а на задних двориках виднелись лесенки, горки и прочие детские сооружения для лазания.
Но это впечатление, конечно, не имело никакого значения, ведь сложная жизнь может ждать ребенка и в богатом ухоженном доме. И судя по всему, именно так и сложилось у Джонатана, и в тот день ему вряд ли хотелось услышать от Грейс, насколько, вопреки ее ожиданиям, здесь все так мило, или как тщательно кто-то покосил траву на лужайке у дома на Крэбтри-стрит, где под гаражным навесом был припаркован автомобиль-универсал. Джонатан не захотел выйти из машины, чтобы узнать, дома ли его мать, отец или брат Митчелл, который жил в подвале, или чтобы показать Грейс комнату, где он с трудом выдерживал каждый ужасный день своих первых восемнадцати лет жизни, пока не запрыгнул в поезд и не умчался в колледж, в медицину и к ней. Джонатан медленно повернул за угол, так же медленно проехал по улице мимо дома, где вырос, отказавшись даже остановить машину или хоть словом обмолвиться о прошлом. Весь остаток пути домой он угрюмо молчал, и вся беззаботность и покой после проведенных в Хэмптоне выходных словно испарились. Вот что с ним сделала его семейка. Вот как она по-прежнему разрушала его счастливую жизнь и чувство душевного покоя и умиротворения. Отныне Грейс никогда больше не предложит «заехать» в его отчий дом.
Сейчас же она, к своему огромному удивлению, обнаружила, что, побывав там один-единственный раз, без всякого нашла нужный съезд с автострады, не пропустила ни первый перекресток, ни второй, пока не увидела над головой бросившийся в глаза указатель «Крэбтри-стрит». Часы показывали всего половину пятого, и дневное солнце уже клонилось к закату. Только сейчас Грейс поняла, что такой внезапный визит без предупреждения демонстрирует не самое лучшее отношение к семье Джонатана, хотя на самом деле она не ощущала враждебности к этим людям. А если бы и ощущала, то уже не была уверена, насколько справедливо это чувство. Теперь она ничего толком не знала. Грейс ничего не знала о человеке, в которого влюбилась, с которым прожила восемнадцать лет и от которого родила ребенка. Как будто все эти годы она жила с кем-то другим.
Грейс прижалась к обочине, остановила машину, но не заглушила двигатель, и принялась разглядывать дом. То было белое строение с черными ставнями и красной дверью, узкая дорожка плавно огибала гаражный навес, под которым теперь стояли два автомобиля. Свет в окнах уже горел, и даже
