— Ахой, на судне! Кто вы и куда направляетесь?

— «Афродита», с Родоса, возвращаемся домой, — ответил Соклей.

— Я же тебе говорил, — сказал сидевший на веслах.

Щеголь не обратил на него внимания.

— Возьмете пассажира до Коса? — крикнул он.

— Смотря какую предложат плату, — ответил Соклей.

— Ах да. — Щеголь с улыбкой кивнул. — Вечно все упирается в деньги, верно? Ну и какова ваша цена?

Соклей поразмыслил. Этот парень явно был нездешним, а значит, по той или иной причине ему очень нужно было на восток. Оставалось только решить, сколько с него запросить. Соклей подумал об Эвксениде из Фазелиса, о том, сколько из него удалось выжать за такую короткую поездку. Приготовившись к крику ярости или к отчаянному торгу, Соклей назвал самую неслыханную цену, какую только смог придумать:

— Пятьдесят драхм.

Но щеголь в лодке не завопил. Он даже не моргнул. Он просто кивнул и сказал:

— Договорились. Вы отплываете утром, не так ли?

Менедем за спиной Соклея пробормотал:

— Клянусь египетской собакой!

Соклей не мог сказать, была ли то похвала в его адрес или же удивление, что щеголь — а теперь их новый пассажир — не закричал: «Караул!» Может, и то и другое. Что до самого Соклея, он чувствовал, что мог бы запросить и вдвое больше и все равно немедленно получил бы согласие. Да, но пассажир задал ему вопрос.

— Верно, мы отплываем утром, — вынырнув из раздумий, ответил Соклей. — Половину ты заплатишь вперед, а другую половину — когда прибудем на Кос.

— Я знаю правила, — нетерпеливо проговорил щеголь. — И приду с собственными хлебом и вином.

— Хорошо.

Соклей знал, что говорит слегка ошеломленно, но ничего не мог с собой поделать. Он чуть ли не через силу выдавил еще один вопрос:

— И как, э-э… тебя зовут?

— Вы может звать меня Дионисом, сыном Гераклита, — ответил щеголь. — Обещаю, что прибуду на судно рано и не задержу вас.

Потом он заговорил с местным, сидевшим на веслах, и тот принялся грести обратно к Суниону.

Соклей уставился им вслед.

— Ну и ну! — сказал Менедем. — Разве не интересно?

— Хотел бы я знать, от кого этот тип удирает, — отозвался Соклей. — Но явно не от кого-нибудь из этого селения, иначе он бы попросил разрешения провести ночь у нас на баке. Думаю, от кого-то из Афин. Он похож на афинянина, да и разговаривает как афинянин.

— А я бы хотел знать, кто он такой, — заявил Менедем.

— Дионис, сын Герак… — начал было Соклей.

Его двоюродный брат покачал головой.

— Пассажир сказал, что мы можем так его называть, но не сказал, что так его зовут.

Соклей хлопнул себя по лбу ладонью. Он гордился своей способностью замечать подобные вещи, но эту деталь упустил.

— Он назвал два самых обычных, весьма распространенных имени, — продолжал Менедем, — вот что он сделал. Прямо как Одиссей, сказавший циклопу Полифему, что его зовут Никто.

— Не сомневался, что ты так или иначе сумеешь приплести сюда Гомера, — заметил Соклей.

Но он не мог не признать, что сравнение попало в точку. А потом его смекалка, временно парализованная тем, что Дионис так небрежно согласился заплатить неслыханную цену, заработала вновь.

— Этот щеголь хочет попасть на Кос.

— Да, он так сказал, — согласился Менедем и спустя мгновение щелкнул пальцами. — А на Косе сейчас…

— Птолемей, — закончил за брата Соклей, не желая, чтобы его опередили. — Хотел бы я знать, уж не посланец ли он Деметрия Фалерского из Аттики? А может, посланец Кассандра или один из шпионов Птолемея?

— Я лично склоняюсь к последнему варианту, — проговорил Менедем. — Птолемей владеет всеми сокровищами мира, так зачем его шпиону спорить из-за платы за проезд?

— Звучит резонно, — согласился Соклей. — Хотя вовсе не обязательно, что так оно и есть. И я скажу тебе еще кое-что. — Он подождал, пока Менедем вопросительно приподнимет бровь, и продолжил: — Кем бы этот тип ни был, мы у него этого не выясним.

— Что ж, мой дорогой, если думаешь, что я буду с этим спорить, ты безумен, как менада, — ответил Менедем.

* * *

Дионис, сын Гераклита, — или как там было его настоящее имя — оказался человеком слова. Он окликнул «Афродиту» на следующее утро так рано, что некоторые из моряков еще спали, и вскоре уже взобрался с лодки местного жителя на торговую галеру. Он захватил с собой кожаный мешок, достаточно большой, чтобы там поместились еда, вино и кое-какие пожитки.

— Радуйся, — сказал пассажир подошедшему Соклею.

— Добрый день, — ответил тот.

— Сомневаюсь, что добрый, — заметил Дионис. — Будет зверски жарко. Надеюсь, вы не ожидали, что вместе с остальными припасами я принесу и свою воду.

— Нет, водой мы поделимся, тем более в жаркий день. А я думаю, ты прав: будет жарко. Воздух уже сухой, а солнце еще даже не поднялось над горизонтом.

Соклей протянул руку.

— А теперь, будь добр, — первую часть платы.

— Само собой. — Дионис полез в мешок за маленьким кожаным кошелем и, вытащив монеты, одну за другой подал Соклею. — Вот, почтеннейший, двадцать пять драхм.

На одной стороне монет был изображен орел, на другой — резко очерченный мужской профиль.

— Это драхмы Птолемея! — огорченно сказал Соклей: они были куда легче аттических, которые он ожидал получить.

— Ты же не говорил, какими именно деньгами хочешь получить плату, — заметил Дионис.

— Что-то не так? — окликнул их Менедем с кормы.

Соклей объяснил, что случилось, и его двоюродный брат спросил:

— Ну и что будем делать? Может, отошлем его обратно на берег, если он не предложит серебряные монеты нужного веса?

— И где же тут справедливость? — вопросил Дионис. — Я ведь заплатил все, что обещал.

— Ну и что? — отозвался Менедем. — Если ты не заплатишь того, что мы хотим, можешь подождать другого судна.

Такое заявление вовсе не обрадовало щеголя, как он ни пытался это скрыть. Но Соклей нехотя покачал головой — замечание насчет справедливости попало в цель.

— Он прав, Менедем. Это я виноват, поскольку не сказал, что нам нужны аттические деньги.

Соклей обычно немало выгадывал, играя на разнице веса денег при каждом удобном случае, в этом его мало кто мог обойти, но на сей раз его все-таки обошли.

— Уж больно ты порядочный, себе в убыток, — недовольно проворчал Менедем.

Дионис, сын Гераклита, поклонился Соклею.