На другое утро Джо застал Сигги в сушильном сарае: тот следил, чтобы развешивальщики правильно вешали гирлянды. Джо попросил его ненадолго отлучиться, и они пересекли плантацию, спустились по восточному склону холма и остановились у худшего поля, какое Джо когда-нибудь видел в жизни: каменистого, весь день затененного холмами и выступами породы, к тому же облюбованного вредителями и сорняками.

Джо поинтересовался, сильно ли в пору сушки загружен работой Эродес, их лучший водитель.

— Он еще занят на уборке, — ответил Сигги, — но работает меньше, чем мальчишки.

— Хорошо, — одобрил Джо. — Пускай вспашет это поле.

— Тут ничего не будет расти, — предупредил Сигги.

— Ясное дело, — согласился Джо.

— Зачем тогда его пахать?

— Потому что бейсбольную площадку легче устроить на ровной поверхности, тебе не кажется?

В тот день, когда они соорудили питчерскую горку, Джо шел вместе с Томасом мимо сарая и увидел, как Перес, один из рабочих, бьет своего сына: колотит его по голове, словно мальчик — пес, которого он застукал за поеданием своего ужина. Мальчишке явно было не больше восьми. Джо крикнул: «Эй!» — и двинулся к ним, но дорогу ему заступил Сигги.

Перес и сын Переса смущенно смотрели на него. Перес снова врезал сыну по голове, а потом несколько раз по заднице.

— Это необходимо? — спросил Джо у Сигги.

Томас, не обращая внимания на избиение, кривлялся перед Сигги, которого в последнее время стал просто обожать.

Сигги взял Томаса, поднял высоко над головой, и мальчишка захихикал. Сигги произнес:

— Думаете, Пересу нравится лупить своего парня? Думаете, он просыпается и говорит себе: я хочу быть плохим, хочу сделать так, чтобы парень вырос и стал меня ненавидеть? Нет, нет, нет, patrón. Он просыпается и говорит себе: мне надо кормить семью, мне надо, чтобы им было тепло и сухо, мне надо починить крышу, а то она течет, и мне надо поубивать крыс в их спальне, показать всем, как правильно себя вести, показать моей жене, что я ее люблю, и урвать хоть пять паршивых минуток для себя, и потом четыре часа поспать, а потом я встану и опять пойду в поле. А когда я ухожу в поле, то слышу, как самые маленькие плачут: «Папа, я хочу есть. Папа, молока нет. Папа, меня тошнит». И ко всему этому он возвращается каждый день, и каждый день он уходит от всего этого в поля, а потом вы даете его сыну работу, patrón, и вы ему словно жизнь спасаете. А может, и правда спасаете. Но бывает, что сын не справляется с этой работой. Cono.[55]Тогда этого сына бьют. Лучше быть избитым, чем голодным.

— А с чем не справился мальчишка?

— Он должен был присматривать за огнем в сарае. И заснул. Чуть не спалил весь урожай. — Сигги отдал ему Томаса. — И сам мог сгореть.

Джо посмотрел на отца с сыном. Перес обнял мальчика за талию, тот кивал, отец что-то тихо говорил ему, несколько раз поцеловал в голову, сбоку. Урок преподан. Хотя мальчишку, похоже, эти поцелуи не смягчили. Так что отец оттолкнул его голову, и оба вернулись к работе.

Бейсбольную площадку доделали в тот же день, когда табак переправили из сушильного сарая на склад. Приготовление листьев для продажи оставляли по большей части женщинам: утром они поднимались по склону холма на плантацию, с такими же грубыми лицами и грубыми кулаками, как и мужчины. Когда они рассортировали табак и распределили его по категориям, Джо собрал мальчишек на площадке и вручил им перчатки, новенькие мячи и луисвильские биты, которые прибыли два дня назад. Он устроил три базы и «дом».

Он словно бы показал им, как летать.

Ранними вечерами он брал Томаса посмотреть игру. Иногда к ним присоединялась Грасиэла, но ее присутствие зачастую слишком отвлекало пару ребят, приближавшихся к поре юности.

Томас, обычно непоседа, зачарованно наблюдал за игрой. Он сидел тихо, сложив ладони между колен, и смотрел на то, чего он, видимо, еще не понимал, но что действовало на него словно музыка или теплая вода.

Однажды вечером Джо сказал Грасиэле:

— Кроме нас, для этого городка нет никаких надежд, разве что бейсбол. Они его обожают.

— Так это ведь хорошо, правда?

— Просто отлично. Можно сколько угодно мазать Америку дерьмом, но кое-какие неплохие вещи мы экспортируем.

Она покосилась на него своими карими глазами:

— Но тебе за это приходится платить.

А кому не приходится? Что движет миром, если не свободная торговля? Мы даем тебе, а ты даешь нам что-то взамен.

Джо любил жену, но она, похоже, до сих пор не могла принять, что ее родина, пусть и, без всякого сомнения, многим обязанная его стране, теперь гораздо больше готова к благим переменам. Еще до того, как Соединенные Штаты успели убраться подальше от здешней бучи, Испания оставила жителей острова прозябать среди малярии и скверных дорог, при почти полном отсутствии медицинской помощи. Мачадо ничуть не улучшил положения. Но теперь, при генерале Батисте, инфраструктура здесь развивалась семимильными шагами. В трети страны и половине Гаваны в домах уже имелись водопровод, канализация и электричество. Средняя продолжительность жизни росла. Появились дантисты.

Да, Соединенные Штаты экспортировали часть своей доброй воли на штыках. Но во все времена так поступали все великие страны, продвигавшие цивилизацию.

Взять хотя бы Айбор-Сити. Разве Джо не поступал точно так же? А она? Они строили больницы на кровавые деньги. Они вытаскивали женщин и детей с улиц на доходы от незаконной торговли ромом.

Добрые дела с начала времен часто вырастали из дурных денег.

И теперь, на Кубе, сходящей с ума по бейсболу, в регионе, где могли бы играть палками и голыми руками, у них появились перчатки, скрипящие новенькой кожей, и биты, своей белизной напоминающие очищенные яблоки. И каждый вечер, когда работа сделана и последние зеленые стебли освобождены от листьев, и урожай высушен, рассортирован и упакован, и в воздухе пахнет отволоженным табаком и смолой, он сидит на стуле рядом с Сигги и смотрит, как на площадке удлиняются тени, и они обсуждают, где купить семена для травы ее внешней зоны, чтобы это поле наконец перестало быть мешаниной из грязи и разбросанных камней. Сигги передавал ему слухи о том, что где-то в этих краях есть своя лига, и Джо просил его следить за положением дел, особенно осенью, когда работы на ферме самые легкие.

В базарный день их табак продали на оптовом складе по едва ли не самой высокой цене. Четыреста брикетов табака средним весом по двести семьдесят пять фунтов каждый отошли к единственному покупателю — компании «Роберт Бернс тобакко», выпускавшей панетеллы — тонкие американские сигары, входящие в моду.

В честь этой продажи Джо выдал премии и мужчинам, и женщинам. Он подарил деревне два ящика рома «Коглин — Суарес». А затем, по предложению Сигги, взял напрокат автобус и вместе с Сигги отвез бейсбольную команду на их первый в жизни фильм — в Виньялес, в кинотеатр «Бижу».