их и другие родичи хана могли получать свои уделы в разных местах, они могли получать их и в завоеванных странах с оседлым населением. Но культурные области не становились их уделами; доходы с них не могли поступать в собственность царевича… а распределялись между всеми владельцами уделов, между всеми членами ханского рода…

Во главе же культурных областей стояли ханские наместники (даругачи), ответственные перед каганом, в финансовые дела которых, как и вообще в дела по управлению оседлым населением, царевичи — владельцы уделов вмешиваться не могли…»[1243]

Считается, что Чингисхан, разделив между четырьмя сыновьями территории, захваченные во время похода на державу хорезмшаха, тем самым положил начало распада единого Великого Монгольского Улуса. Однако древние источники свидетельствуют о том, что, ставшие удельными князьями, его сыновья подчинялись указам Великого хана; управление полученными уделами было увязано с единой системой государственного управления, в рамках существовавших законов («Книги Великой Ясы». — А. М.) строго соблюдались принципы подчиненности. В результате этого процесс разрыва связей между владениями-уделами и обретения ими самостоятельности протекал медленно, продолжался многие годы[1244]…

По мнению исследователя И. Н. Ундасынова, «Чингисхан (после великого пиршества в местности Бука-Суджику. — А. М.) с тремя младшими сыновьями ушел в Монголию… а Зучи-хан остался в Дешт-и Кыпчаке, потому, что должен был управлять своим улусом. Кроме того, видимо, именно в 1224 году на Иртыше он получил от отца задание, но не то, о котором с легкой руки Рашид ад-дина пишут многие, а куда более скромное: завоевать Восточный Дешт-и Кыпчак до Волги включительно и тем самым подготовить плацдарм для (нового. — А. М.) Западного похода…»[1245]

Распределив уделы и огласив свои новые повеления, сам Чингисхан, «возвращаясь из земель сартаульских в родные пределы, на седьмой год похода своего осенью года Курицы (у Рашид ад-дина — весной 1225 год. — А. М.) пришел и сел в ставке своей, что в Черной роще на реке Туул»[1246].

«Так закончился этот поход, сыгравший важную роль в жизни Азии, а вместе с тем и в жизни всего мира, потому что он положил начало монгольскому господству в Средней Азии и образованию новых государств, (в будущем. — А. М.) возникших на развалинах империи монголов»[1247].

Глава двадцать четвертая

«Я ухожу за именем и славой»

(1223–1227 гг.)

«Вдруг тело мое да запросит покоя…

Такое вело бы к потере державы.

Когда потянусь я к бездействию, к лени —

Смятенье державой моей овладеет.

Пусть бренное тело мое пострадает,

Но будет держава непоколебима;

Пусть тело мое обессилит, истает,

Зато государству стоять нерушимо».

Чингисхан[1248]

В то время, когда Чингисхан вместе с армией находился у истока Иртыша (1224 г.), он был оповещен о том, что новый правитель тангудов Ли Дэ Ван (1223–1226 гг.) предпринял попытку вторжения на монгольскую территорию в районе реки Эзний-гол и, склонив на свою сторону племена в Джунгарии, недавно вошедшие в состав Великого Монгольского Улуса, по сути дела инициировал создание античингисовской коалиции.

И тогда Чингисхан предпринял последнюю попытку вразумить тангудских правителей, заставить их неукоснительно следовать взятым на себя обязательствам «быть правым флангом» в войне против войск Алтан-хана: он незамедлительно отправил против вероломных тангудов значительное количество войнов во главе с сыном Мухали, Бором, которому было приказано захватить город Инчжоу, на восточной окраине Тангудского царства.

В начале осени 1224 года Бор, новый главнокомандующий монгольских войск в Китае, атаковал двумя флангами восточные рубежи страны тангудов и вскоре, разгромив тангутского полководца Тахай хамбу, захватил Инчжоу.

Тангудский правитель Ли Дэ ван в надежде обмануть доверчивых монголов и выиграть время для сговора с чжурчжэнями запросил мира, а затем в ответ на ультимативное требование Чингисхана пообещал отправить в заложники своего сына.

Чингисхан прекрасно знал о двуличии тангудских правителей, но основным силам его армии после почти семилетнего похода на запад требовалась передышка, поэтому Бору было приказано отвести войска и продолжить подготовку к наступлению на последний оплот Алтан-хана, южную столицу чжурчжэней.

Возвратившись весной 1225 года на родину из западного похода, Чингисхан досконально разобрался в ситуации, сложившейся на юге — в Северном Китае и Тангудском царстве. В 1223–1225 гг. в связи со сменой правителей в чжурчжэньском, тангудском и южно-сунском государствах резко изменилась военно-политическая обстановка в этом регионе.

Новый Алтан-хан Ай-цзун осознал бесперспективность одновременного ведения боевых действий на трех фронтах (против монголов, тангудов и южных сунов) и предпринял «миротворческие» шаги в отношении противника[1249]. В первую очередь это касалось тангудов и южных сунов, которых чжурчжэни, действуя дипломатическим путем, стремились переманить на свою сторону, дабы оставить монголов в одиночестве.

Новый «владетель княжества Ся» Ли-де-ван, в отличие от своего предшественника, страстно желал избавиться от вассальной зависимости монголов; он не только пошел на мирные переговоры с чжурчжэньским Алтан-ханом, но и, как было сказано выше, приступил к созданию античингисовской коалиции, втянув в нее племена из Джунгарии, недавно вошедшие в состав Великого Монгольского Улуса.

Чингисхан уже давно не верил в искренность тангудских правителей и знал, чем должны завершиться их многолетние «дружеские отношения». Неслучайно он дал наказ своим приближенным: «Напоминайте мне каждое утро, что Тангудское царство еще не уничтожено». Но тогда, в 1224 году, основные силы монгольской армии только возвращались из западного похода; им требовалось время для передышки и пополнения рядов, поэтому Чингисхан после захвата Бором тангудского города Инчжоу обусловил перемирие отправкой к нему в заложники одного из сыновей тангудского правителя.

Тангудский двор был в растерянности. Отказать монголам — значит дать им повод для нового нападения. Об этом говорил на заседании совета шумиши Ли Юань-цзи: «Своим отказом мы сами дадим им повод для войны. Положение Цзинь катастрофическое. Они (чжурчжэни) сами не в состоянии обороняться. Разве они смогут помочь нам?»

Он и другие сановники предлагали послать наследника престола заложником к Чингисхану. Но Ли-дэ-ван, несмотря на первоначальное согласие на это, в конце концов отказался последовать их совету. «Я только что восстановил мир с Цзинь, — сказал он, — и надеюсь общими силами устоять против северного врага. Жэн — мой единственный сын. Послать его сейчас к ним в кабалу, а после раскаиваться. Зачем спешить!» И он отказал монгольскому послу… Этим самым он открыто бросил ему вызов[1250].

Ли-дэ-ван не только не отправил своего сына к Чингисхану, но, как свидетельсвует «История династии Цзинь», еще ранее, в сентябре 1224 года, заключил мир с Алтан-ханом[1251], т. е. тангуды фактически отказались выполнять свои обязательства наступать на чжурчжэней