— Господин барон! Если бы вы вручили подобную ноту при обмене грамотами, то не могли бы вызвать с нашей стороны иного ответа, кроме следующего: «Правительство Соединённых Штатов не облечено властью давать собственное толкование Конвенции… тут всё решает конгресс, а в сомнительных случаях — судебный орган Союза… После ратификации Конвенция становится законом, и правительство с той поры ничего не может изменить»…

Как видим, «разделение властей» и «систему сдержек и противовесов» за океаном выдумали, конечно, неглупо… Всегда можно было Ивану кивать на Петра, Петру — на Ивана, Адамсу — на Монро, Монро — на конгресс, конгрессу — на Верховный суд, а суд мог сказать «нет». А на «нет», как известно, и суда нет.

Заявив то, что он заявил, собеседник Тейля спокойно предупредил движением ладони вопрос российского посланника и неторопливо продолжал:

— Поэтому ваше заявление при обмене грамотами ничего не даст… Если же сообщить о нём до ратификации, то противники Конвенции в сенате могут воспользоваться этим предлогом для отсрочки на основании того, что мы ещё не достигли единогласия в толковании договора…

Тейлю бы тут сказать: «Так в чём дело?! Давайте его достигнем! Пока Конвенция подписана лишь правительством! А мы ведь просим вас о том, с чем вы вроде бы должны быть согласны…»

Увы, ничего подобного он не сказал.

Барона Фёдора Васильевича Тейля-фан-Сероскеркена (1772–1826) обвинять в сговоре с кем-то не приходится. Он просто отличался скорее обстоятельностью, чем быстротой реакции и остротой мысли. Поэтому ничто не мешало Адамсу разглагольствовать и далее, чем он и занялся, вволю отыгрываясь за свою притворную сдержанность в начале беседы:

— Наша Конвенция произведёт на общественное мнение этой страны самое выгодное впечатление и настроит его в пользу России… Но если бы затруднения возникли в самый момент обмена ратификационными грамотами, это привело бы к иному результату… Я рассматриваю наши страны как естественных друзей. Как президент, так и я исполнены самого искреннего желания сделать всё от нас зависящее, дабы уважить его императорское величество, и мы с неизменной готовностью и почтением встретим предложения, которые нам будут сделаны с его стороны…

Такое поведение Адамса стоило бы оценить как наглость, однако наглость и бесстыжесть — родовые признаки американского политикана, поэтому следует сказать, что Адамс всего лишь вёл себя естественно — для себя. Но логика у Адамса хромала: Тейль сделал ему вполне конкретные предложения, а Адамс заявлял, что готов принять всё, что Россия в лице царя ему предложит, лишь для того, чтобы тут же вежливенько послать предложенное Россией ко всем чертям!

Более того! Увлёкшись собственной спесью, Адамс ляпнул такое, что позже позволило Тейлю его немного поддеть, хотя до конца оплошкой Адамса Тейль не воспользовался. Беседа официальных представителей двух стран — это не болтовня в уютном ресторанчике, она фиксируется взаимно и нередко взаимно же потом согласовывается в виде резюме. Соответственно, выше- и нижеприведённые диалоги взяты из документа. Так вот, Адамс заявил Тейлю:

— Лично я придерживаюсь мнения, что наши соотечественники не имеют никакого намерения распространять свои торговые предприятия ни на Сибирь, ни на Алеутские острова; я не думаю также, что они собираются направиться на 59° или даже на 57° северной широты… Отнюдь не такого рода деятельность имелась в виду. Но официальный демарш на сей счёт мог бы породить такую идею…

Итак, государственный секретарь США Джон Куинси Адамс милостиво оставлял Сибирь полностью русским… Но при этом пробалтывался, что мнению США, имеющийся текст Конвенции от 5 апреля 1824 года якобы даёт американцам основания претендовать на свободу рук не то что на Алеутах или на Аляске, но даже в русской Азии!

Но и это еще не всё… Через несколько дней Тейль передал Адамсу на согласование резюме, где слова госсекретаря были изложены в том виде, в котором их услышал Тейль и в котором они выше приведены. И вот тут Адамс начал настаивать на поправке… Он хотел, чтобы слова «…ни на Алеутские острова; я не думаю также, что они собираются направиться на 59° или даже на 57° с. ш…» были исключены…

— Но, господин Адамс, — возразил Тейль, — моя память может скорее оказаться несовершенной, чем мне изменить… Я ведь слышал это так!

— Нет, нет, я не мог так сказать, — тут же стал отнекиваться Адамс, — или вы меня неверно поняли, или я неточно выразился! Я недостаточно сведущ в делах, относящихся к американской торговле в тех краях, чтобы высказываться подобным образом! Я мог говорить только о побережье Сибири…

РАССКАЗ о царе — даже если царь незначителен — будет неизбежно и рассказом о жизни подвластной ему державы, о его времени… А Александр I был натурой не менее сложной, чем его эпоха… И, рассматривая конец Александровской эпохи через личность царя, приходится идти по пути не только реконструкции событий, но и по пути обоснованных предположений.

Одним из таких предположений автора является версия о том, что негативный поворот в истории Русской Америки, обусловленный русскими Конвенциями 1824 и 1825 годов с англосаксами, стал одной из основных внутренних причин окончательного надлома царя и его ухода с трона в конце 1825 года.

Именно — ухода, а не смерти…

Официально считается, что Александр I осенью 1825 года, находясь на Юге России, простудился, 27 октября неожиданно в Таганроге слёг, а в 10 часов 50 минут 19 ноября скончался. Однако уже давно по печатным страницам — не академических монографий, правда, — блуждает история «старца Кузьмича»… Она гласит, что царь не скончался в Таганроге, а инсценировал кончину, ушёл в небытие лишь политическое и случайно оказался в поле зрения властей только в 1836 году в городе Красноуфимске Пермской губернии — уже в качестве «не помнящего родства старца Фёдора Кузьмича».

Битый батогами как бродяга, Кузьмич был сослан в Томскую губернию на поселение в деревню Зерцалы. В Сибири он — в условиях, впрочем, свободных и спокойных — провёл последние почти тридцать лет жизни, скончавшись 20 января 1864 года. То есть если это был бывший царь — восьмидесяти семи лет от роду.

Версия ухода царя в старцы сегодня становится всё более весомой и популярной. Так, например, последняя часть биографии Александра I, принадлежащей перу А.Н. Архангельского и изданной в 2005 году в издательстве «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ», прямо названа: «Жизнь после жизни». Причём над «феноменом Кузьмича» задумывался и задумывается не один Александр Архангельский. По теме постепенно накапливается всё более обширная фактография, и — отнюдь не только бульварного характера. Достаточно сказать, что в августе 2015 года газета «Комсомольская правда» опубликовала большое интервью с академиком-историком Андреем Сахаровым, где тот однозначно подтверждал идентичность императора Александра и Фёдора Кузьмича… Конечно, сам Сахаров — фигура политически сомнительная, но его историческая эрудиция сомнений не вызывает.