Несколько тысяч морпехов и егерей – три колонны, одна по дороге, две по сторонам – движутся на север. Сняли с фронта… Конные казачьи батареи. Потом, запряженные быками, шестнадцатидюймовые мортиры: шесть и еще шесть. И – вереницы военных повозок, санитарные фургоны, зарядные ящики…

Пыль застилает небо.

Корабли вдали продолжают бомбардировку. Над одним поднимается грибообразное облако… Берег там, куда они бьют, наверное, весь перепахан…

От острова Стрелец вверх по течению шли на легких лодках: когда под парусом, когда на веслах. Олив чувствовала себя примерно так, как должен чувствовать себя человек в очках с разными стеклами. А может быть, так, как человек, одним глазом видящий окружающий мир, а другим смотрящий сны. Она не знала, где мир, а где сны: и то, и другое было одинаково реально. И то, и другое можно было потрогать. И то, и другое было временами прекрасным, временами чудовищным, временами смертельно опасным.

Иногда хотелось ослепить себя на один глаз – все равно какой…

Ворон Каин был ровен и приветлив – иногда, пожалуй, с приторностью. Вечерами его разбирало многословие, и тогда он, прилетев с очередного вороньего пиршества, начинал вести беседы, ковыряясь длинным когтем в клюве.

Черная, ничего не отражающая вода обтекала лодку. Берега, к которым нельзя было пристать, то сходились едва ли не на вытянутую руку, то расходились до самых краев земли.

Солнце каждый раз скрывалось навсегда. Компасы врали, и лодки, разумеется, шли по кругу. Биение далекого сердца не приближалось – но и не удалялось, к сожалению.

– Когда драконы создавали мир, – рассказывал Каин, – им пришлось немало потрудиться, чтобы вода текла хоть куда-нибудь. Потому что иначе она собиралась в одном месте, а в остальных местах наступала сушь. Они придумывали разные способы, но в конце концов пришлось сделать вот что: взять самого старого из драконов, распороть ему грудь, распластать его всего по земле и сделать так, чтобы вся вода проходила через его сердце. Поскольку драконы не умирают никогда – пока кто-то не освободит и не выпустит на волю их смерть, заключенную в тайном хранилище – то старый распластанный дракон так и лежит на земле. Он порос лесами, моря заполнили его впадины, земля присыпала суставы. Но сердце его работает и гонит воду вниз, потом вверх, потом опять вниз… Это никогда не кончится, никогда.

Олив слушала журчание воды, а биение гигантского сердца проходило сквозь воду, сквозь землю, сквозь небо – и сотрясало, пока еще легко, все ее тело, накапливаясь зачем-то в кончиках пальцев…

Алексей Мартынович Крылов был менее всего похож на директора библиотеки. Гигант, на полголовы выше князя, который считал себя видным мужчиной, и по крайней мере вдвое шире в плечах. В своем кабинете он позволял себе находиться без сюртука, в одной полотняной сорочке с галстуком-шнурком. Голос его был тихий, но глубокий, и князь великолепно представлял себе, какой рык может произвести это горло, будь дана ему воля. Письмо, подготовленное приват-секретарем князя, ему принесли вечером, поэтому никаких вступлений не потребовалось.

– Вы сделали серьезную ошибку, Лев Денисович, что не обратились ко мне сразу же, как только почувствовали важность проблемы… или хотя бы сразу после того, как отплыл господин Иконников. А он, в свою очередь, сделал серьезную ошибку, что назвал вам меня. Впрочем, он всегда отличался умением проговариваться. Итак, по существу. Мы имеем дело с неким мифом, который, вполне возможно, имеет определенное отношение к действительности. Равно как, может быть, не имеет ни малейшего. О происхождении этого мифа мы можем только догадываться: установленных и достоверных письменных источников крайне мало. Я, по крайней мере, знаю только три. Это найденная при раскопках древнего города под Ульгенем пергаментная «Книга Крысы», где аллегорически излагается история создания Транквилиума, «География» Пантелеймона, жившего в шестом веке до нашей эры на острове Пларра – там была греческая колония, – и, наконец, знаменитый «свиток Сулеймена» – возможно, вы слышали и читали о нем. Сто лет назад это была настоящая сенсация: свиток из таинственного материала, не горящего в огне, на котором несмываемыми чернилами было что-то написано. Название он получил по украшающим его «печатям Сулеймена», соломоновым звездам… хотя это на самом-то деле вовсе не соломоновы звезды, а так называемые «звезды Адама Кадмона» – отличия в них есть, но сейчас они не существенны. Свиток этот тысячу лет хранился в храме Хроноса на том же острове Пларра… то есть, может быть, он хранился там намного дольше, просто первые упоминания о нем имеют такую давность… а сколько лет самому свитку, сказать невозможно. И вот в тысяча восемьсот семьдесят девятом году библиотекарь Его величества Иллариона Александровича, мой предшественник, Давлат Давлатович Искандер-хан… он умер совсем молодым, но это был гениальный ученый, причем работоспособности необыкновенной – тридцать две книги за девять лет, тридцать две книги! – он сумел расшифровать этот свиток, перевести его на русский язык… Вы, конечно, читали этот перевод?

– Да. Крайне туманные пророчества.

– Когда-то это занимало многие умы…

– И вы хотите сказать, что вся теория профессора Иконникова покоится на этих трех китах?

– Совершенно верно. И более того: любая теория, касающаяся происхождения и природы Транквилиума, покоится все на тех же китах. И, разумеется, еще на гигантской черепахе, состоящей из тысяч ничем не подтвержденных рассказов, которые можно только принимать на веру. Или не принимать, разумеется. Поэтому ученые-позитивисты стараются обходить эту проблему стороной, поскольку, сами понимаете, все принципы позитивистской науки будут неизбежно нарушены в самый первый момент изучения. Мы имеем отличные описательные труды – но практически лишены трудов аналитических, поскольку автору в таком случае придется либо пускаться в неуемные спекуляции, как Крафту или Котторну, либо допускать истинность разнообразных озарений…

– Понятно. Вас, однако, мне назвали как лучшего знатока проблемы в целом. Более того: как некоего посвященного в ее суть. Кстати, кем посвященного?

– Это выдумки Иконникова… Хотя… Понимаете, мы имеем дело с предметом, в котором невозможно отличить выдумку от истины. Нет опоры под ногами, нет аксиом. Так что, может быть, это и не выдумка вовсе, а самая что ни на есть жгучая истина.

– А эти «озарения», о которых вы говорите, у вас были?

– Нет. Я не пророк и даже не евангелист. Я – библиотекарь, и этим все сказано.

– И вы хотите сказать, что своего мнения не имеете?

– Почему же? Имею. Но стараюсь не навязывать его другим.

– Даже если вас настойчиво просят?

– Хорошо. Я попробую. Только не требуйте от меня обоснований моей точки зрения: на девяносто девять процентов это интуиция пополам с предчувствиями.

– Я весь внимание.

– С основным тезисом уважаемого Константина Михайловича относительно происхождения Транквилиума я не спорю. Я, собственно, ни с чем не спорю… Но вот относительно его предназначения – позвольте не согласиться. Не обратили ли вы внимание на то, что Транквилиум относительно Старого мира не стоит на месте? Причем перемещения его носят не постепенный, а шаговый характер, и происходят, с точки зрения непосвященного наблюдателя, хаотически? Между тем, две особые зоны Транквилиума: «червонная», в которой возникают проходы между мирами, и «нулевая», где Старый мир вообще не сопрягается с Транквилиумом, – всегда приходятся на основные очаги цивилизации, причем «червонная» зона ложится на очаги молодые, а «нулевая» – на старые. Сейчас под «червонной» лежат Россия и Америка, а под «нулевой» – Европа. Тысячу лет назад под «червонной» была Европа и Малая Азия, а под «нулевой» – Африка, Египет. Пять тысяч лет…