– Более идиотской поездки я в жизни не припомню, – заявила она с видом избалованного ребенка.

Не обращая внимания на ее капризы, обычно выводившие его из себя, Бруно на сей раз отреагировал с удивительной мягкостью и нежностью.

– Идем со мной, – прошептал он ей на ухо, – мы проведем время весело, как никогда.

Поеживаясь от удовольствия, она последовала за ним в приветливое маленькое бунгало, которое Барон присмотрел для себя с помощью одного из местных сановников.

– А мой отец? – вдруг спохватилась она, уже раздетая, отдаваясь ласкам мужчины, умевшего приводить ее в неистовство.

Он закрыл ей рот поцелуем, и она стала ужом извиваться в его объятиях, пока он вел ее через все грани и оттенки наслаждения от удовольствия к экстазу.

* * *

В самолете, на обратном пути в Женеву, Клодин растянулась на трех сиденьях в салоне первого класса и уснула в полном изнеможении.

– Ее утомило это путешествие, – заметил банкир.

– Очевидно, – согласился Барон. Ему хотелось поскорее сменить тему.

Стюард принес им шампанского.

– Что ты думаешь обо всей этой ситуации? – спросил де Мартиньи.

– Мне кажется, это отличная сделка, – ответил Барон, – я только одного никак не могу понять.

– А именно? – Банкир взглянул на свет через бокал и отпил глоток.

– Зачем вам понадобилось посредничество этого бедуина? – поинтересовался Бруно. – Вы сами могли выступить в деле и посредником и гарантом. Вы же убедились собственными глазами, что залежи – не фикция, что они существуют.

Банкир поглядел на него со снисходительной и добродушной усмешкой.

– Во-первых, – сказал он, – сделку нельзя считать завершенной на сто процентов, пока контракт не подписан. А во-вторых, ни один банкир не станет заниматься посредничеством.

Сожалея о допущенной оплошности, Бруно попытался понять, где же он ошибся.

– Возможно, я не совсем четко представляю себе механизм заключения сделок, – сказал он, расписываясь в своей наивности.

– Если банкир возьмется за роль посредника, – терпеливо объяснил отец Клодин, – он может смело закрывать свою лавочку. Никто больше не обратится к нему за гарантией.

Альфонс де Мартиньи чувствовал, что за наивностью Бруно что-то кроется, что молодой человек преследует какую-то скрытую цель.

– Я мог бы выступить посредником, – неожиданно заявил Бруно.

– Выхватить дело из-под носа у араба? – воскликнул банкир, пораженный до глубины души, хотя за годы работы повидал множество самых грязных трюков и запрещенных приемов.

– Скажем, просто опередить его. – Барон попытался смягчить удар.

Альфонс де Мартиньи решил дознаться, что за игру ведет с ним Барон.

– Извини за банальность, но дело есть дело. Допустим, я принял твое предложение, что же я получу взамен? Ты можешь предложить больше, чем бедуин?

– В графе доходов – ноль, – уверенно улыбнулся Бруно.

– Стало быть, я не получу ни на грош больше сверх уже обещанного, – подвел итог банкир, – но наживу себе врага. Сильного врага, который когда-нибудь подстережет меня на узкой дорожке.

Бруно выпил оставшееся в бокале шампанское и повернулся к собеседнику с белозубой улыбкой:

– А вы предпочитаете нажить себе врага в лице будущего зятя?

Он закурил сигарету и прямо взглянул в изумленное лицо де Мартиньи.

– Моего будущего зятя? – переспросил тот, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

– Мы с Клодин решили пожениться, – объявил Барон.

Они летели над Сахарой на высоте десять тысяч метров. Барону опять удалось сделать ход в нужный момент. Удар попал в цель.

Клодин де Мартиньи и Бруно Брайан Сайева, барон Монреале, были объявлены идеальной парой года и стали героями светской хроники, лакомой дичью для охотников за новостями. По популярности они превзошли Габриэллу Савойскую и Роберта Балканского. Даже известие, пришедшее с острова Скорпиос, о готовящейся свадьбе Жаклин Бувье и греческого судовладельца Аристотеля Онассиса было оттеснено на второе место, тем более что вдова Джона Кеннеди своим выбором разрушила миф о верной и безутешной вдове, столь близкий сердцу американцев и утвердившийся во всем мире.

Не желая отставать от массовых иллюстрированных еженедельников, серьезные обозреватели тоже не обошли вниманием событие года, однако если первые, в полном соответствии с ожиданиями своих читателей, расписывали предстоящую свадьбу в духе волшебной сказки, то вторые писали о ней с лицемерной иронией блюстителей общественных нравов. Менялся угол зрения, но объект внимания оставался неизменным: шик, роскошь, громкие имена, любовь, секс, деньги, то есть все, о чем говорят в великосветских салонах и о чем мечтают миллионы, еще верящие в золотую легенду о высшем обществе.

Фотографы и журналисты сновали по огромному залу ресторана «У Регины», где собрался «весь Париж»: самые известные представители высшего света и международных финансовых кругов. Все делали вид, что веселятся, многие скучали, но никто не мог отказаться от участия в блистательном параде.

Пестрая карусель, сверкающая огнями и бриллиантами, приводимая в движение виртуозами злоязычия, начала вращаться, как пузырьки, вскипающие в бокале шампанского.

Лишь герои дня позволили себе опоздать: он, последний отпрыск старинного сицилийского аристократического рода, золотой представитель семейства калифорнийских миллионеров, кумир женщин, и она, капризная и тщеславная наследница династии женевских банкиров, сумевшая отхватить самого завидного жениха, о каком можно было только мечтать.

– Дорогую игрушку она себе купила, – отметила одна из дам, сверкавшая, как витрина ювелира.

– Говорят, у всех остальных не было надежд. Только ему удалось удовлетворить ее аппетиты, – не без зависти намекнула другая.

Клодин вела себя на публике как неприступная девственница, но ничего не предпринимала, чтобы опровергнуть скандальные слухи о своих беспорядочных сексуальных связях. С тех пор как распространилась весть о ее официальной помолвке с Бруно Брайаном, рефлекторы освещали каждый ее шаг.

– Это невеста Барона, – повсюду шептали ей вслед.

Популярность Барона в избранных кругах высшего света затмевала даже престиж ее семьи. Самолюбию Клодин льстило всеобщее внимание, но ее возмущало, что имя Барона идет первым в афише спектакля, который они разыгрывали вместе. Мысль о том, что приходится сиять отраженным светом, вызывала у нее глухое раздражение, и никакая влюбленность не могла его заглушить.

Подарки, приготовленные для гостей, тоже несли на себе печать баронов Монреале. Мужчинам были преподнесены золотые брелоки для ключей работы Картье в виде трилистника, а дамам – подвески той же формы.