17. Взгляд снизу

В конце главы 1 я сделал предостережение: когда я рассматриваю, каким образом стресс может привести вас в болезненное состояние, то фактически я просто рассказываю о том, как стресс может сделать вас более подверженным различным заболеваниям, а не действительно больным.

По сути, это был первый шаг на пути к примирению двух лагерей, по- разному смотрящих на плохое здоровье. В одном лагере находится «мэйнстрим» медицинского сообщества, занимающийся вопросами редукционистской биологии. По его мнению, плохое здоровье вызвано действием таких факторов, как бактерии, вирусы, генетические мутации и т. д. В другом лагере находятся медики, уделяющие основное внимание вопросам состояния психики и тела, по мнению которых, плохое здоровье вызвано влиянием психологических стрессов, отсутствием контроля и эффективности и т. д. Одной из целей этой книги является установление более глубоких связей между вышеизложенными точками зрения. Это делается посредством демонстрации того, насколько чувствительной может быть редукционистская биология к некоторым из этих психологических факторов, и изучения механизмов, учитывающих эту чувствительность. С этой же целью критикуются крайние воззрения представителей обоих лагерей: с одной стороны, чтобы показать, насколько ограниченным является представление о том, что человек может быть сведен к последовательности ДНК, а с другой стороны, чтобы показать опасность упрямого отрицания реалий человеческой психологии и человеческих болезней. Идеальное решение возвращает нас назад к мудрому утверждению Герберта Вейнера (см. главу 8) о том, что болезнь, даже в самой упрощенной форме, не может быть понята без рассмотрения того человека, который ею болен.

Замечательно, что мы в конце концов добились какого-то результата. Но в этом анализе и в большинстве рассуждений на страницах этой книги не принималась до сих пор во внимание третья ножка этого стула — тот факт, что плохое здоровье имеет какое-то отношение к тяжелой работе в сокращающейся экономике, или потреблению пищи, приобретаемой по продуктовым талонам, или проживанию в перенаселенной и плохо отапливаемой квартире, расположенной рядом со свалкой токсичных отходов.

Не говоря уже о людях, ночующих на улице, находящихся в лагерях для беженцев или в зоне боевых действий. Если невозможно рассматривать болезнь без учета контекста заболевшего человека, то невозможно также и рассматривать ее без учета контекста того общества, в котором человек стал больным, и места человека в этом обществе.

Недавно я обнаружил аргументы в поддержку этой точки зрения там, где никак этого не ожидал. Нейроанатомия занимается изучением связей между разными областями нервной системы, и иногда она может казаться подобной поражающей наш разум форме коллекционирования марок — какая-то часть мозга с многосложным названием направляет свои аксоны в согласии с другой частью мозга с многосложным названием сразу восемнадцати целевым участкам мозга, тогда как в соседней области мозга... В период моих странствий в молодые годы я получал особое удовольствие от изучения нейроанатомии, причем чем больше неясностей встречалось на моем пути, тем мне было интереснее. Одно из самых любимых мною названий было дано крошечной области, расположенной между двумя слоями твердой волокнистой оболочки мозга. Она называлась «пространством Вирхова—Робина», и моя способность быстро запомнить это название завоевала мне уважение моих товарищей, которые также занимались изучением нейроанатомии. Я так никогда и не узнал, кто такой был Робин, но Вирховым был Рудольф Вирхов, немецкий патолог и анатом XIX века. Человек, имя которого было присвоено микроскопической области между двумя слоями твердой оболочки мозга, должен был быть королем в редукционистской медицине, чтобы удостоиться такой чести. Я уверен, что он носил монокль, который он снимал перед тем, как прильнуть глазом к окуляру микроскопа.

Мне удалось кое-что узнать о Рудольфе Вирхове. Еще будучи молодым врачом, он стал участником двух важных событий: кампании по борьбе со вспышкой тифа в 1847 году, в которой он принимал непосредственное активное участие, и европейских революций 1848 года. Первое событие убедило его в том, что болезнь может быть вызвана как плохими условиями жизни, так и воздействием микроорганизмов. Второе событие показало ему, как современные машины способны порабощать тех, кто живет в плохих условиях. Впоследствии он проявил себя не просто как ученый, врач, пионер общественного здравоохранения и прогрессивный политик — что также было бы уникальным. Важнее было то, что благодаря своей способности к творческому синтезу он увидел все эти роли как проявления единого целого. «Медицина—это социальная наука, а политика—всего лишь медицина в широком смысле»,—писал он. И еще: «Врачи—это естественные защитники бедных». Это исключительно широкий взгляд для человека, именем которого была названа микроскопически малая область нашего мозга. И если кому-то не случится стать выдающимся врачом в наши дни, то это видение также должно будет казаться исключительно эксцентричным, таким же эксцентричным, как печально известная уверенность Пикассо в том, что он может сделать несколько мазков кистью по холсту, назвать это творение «Герникой» и таким образом помочь остановить фашизм.

История status thymicolymphaticus, мнимой болезни, якобы приводящей к увеличению зобной железы у младенцев (см. главу 8), научила нас тому, что ваше место в обществе может оставить свой отпечаток на трупе, которым вы в конце концов станете. Назначение этой главы состоит в том, чтобы показать, как ваше место в обществе и тип самого этого общества могут оставлять отпечаток на характере болезни в то время, когда вы живы, и доказать, что для лучшего понимания этого отпечатка необходимо учитывать фактор стресса. Это подготовит вас к рассмотрению важного тезиса, который будет обсуждаться в заключительной главе, посвященной управлению стрессом: разные методы ослабления стресса действуют по-разному в зависимости от того, какое место вы занимаете в социальной иерархии.

Стратегия, которую я использовал во многих главах, заключается в том, чтобы представлять какой-либо феномен на примере животных, обычно социальных приматов. Таким образом, я стараюсь проиллюстрировать действие какого-то принципа в упрощенной форме, прежде чем обращаться к сложному миру людей. То же самое я делаю и в этой главе, начиная с обсуждения того, какое отношение имеет социальный ранг у животных к здоровью и к болезням, вызванным стрессом. Но на этот раз возникает парадоксальное искажение, которое в конце главы должно показаться страшным, как ад,—на этот раз именно мы, люди, проявляем примитивную брутальность, а наши родственники, приматы, служат образцом утонченности.

Очередность клевания у хвостатых животных

Хотя очередность клевания — иерархию доминирования — вероятно, впервые можно было наблюдать среди куриц, она существует у всех видов животных. Ресурсы, какими бы изобильными они ни были, редко распределяются равномерно. Иерархии доминирования возникли для того, чтобы избежать кровавой борьбы за обладание каждым видом ресурса с помощью клыков и когтей. В качестве узаконенных систем неравенства эти иерархии служат важными заменителями непрерывных проявлений агрессии в отношениях между животными, которые достаточно умны, чтобы знать свое место.