к башне, тем сильнее стучалось о ребра сердце. Я даже слышала его биение. Беспокойное, гулкое.

Теон шел впереди и держал меня за руку. Чуть сильнее, чем требовалось. Взгляд его был устремлен к башне. Наверняка он сравнивал ее с башней Ледяного Утеса, как в первый раз это делала и я. Но удивляться тому, как они похожи не было смысла, потому что они были точной копией друг друга.

Мотт нашел дверь и толкнул ее. Осмотрел башню, сначала сам, а потом с помощью призванной им Тьмы.

— Здесь безопасно, — сказала я, глядя на то, как Теон остановился напротив укрытого материей памятника. Вернее того, что им казалось. — Не так, как там…

Шагнула вперед по ковру из мха и положила ладонь на расшитую серебряную ткань. В ответ на мой жест мотт нахмурился.

— И ты был прав, — я взялась за полотно обеими руками, — неповиновение стоило ей жизни.

Уже знакомый серый камень потрескался, медленно являя нам Мириам. На секунду я даже забыла, что здесь со мной Теон. Коснулась гладкой поверхности обеими ладонями и жадным взглядом впилась в иллюзии ее движений.

Томас Клифф безумен, раз решил спасти ее таким невообразимым способом. Но глядя на нее, застывшую в лунном кристалле, могу ли я его винить?.. Ведь если бы не его попытка, я бы никогда ее не увидела.

— Кто это сделал? — мотт подошел и тоже коснулся кристалла.

— Она умерла не от того, что ее заключили в камень. И, правду говоря, никто ее не убивал, но…

— Но?

— Браслеты, — я снова показала запястья. — Они зачарованы. Не дают проявится крыльям, подавляют волю, причиняют боль… Впервые я испытала на себе их силу в день отбора, — по глазам Теона я поняла, что он помнит. — Их создал и преподнёс в дар сенсарии Эр Лихх. А в тот вечер, когда я сбежала из форта, он надел их на меня. Это единственная причина почему я здесь, и каждый день играю по чужим правилам.

Видимо, последняя фраза прозвучала с таким надрывом, что Теон тут же притянул меня к себе и обнял. Крепко. На грани, но мне нужно было именно так.

— Тебе больше не нужно притворяться и терпеть. Твои дни в Сорре закончились. А браслеты и Эр Лихх… предоставь это мне.

Не знаю почему мотт решил запечатать свое обещание поцелуем. Довольно необычным. Не полным страсти, а источающим желание защитить, и нежность.

— Почему ты еще не спросил меня про башню?.. — шепотом произнесла я.

— Это подождет. Сначала я хочу забрать тебя обратно, — очаровывающее честно ответил он, что заставило запорхать целую стаю бабочек в моем животе.

— Башня, каменное сердце, то, что тебе подчиняются породы — все это взаимосвязанно. А также, пророчество джиннов и пришедшая на порог форта я…

— Откуда ты знаешь? — насторожился он, с интересом и недоверием в темных глазах.

— Все это, незадолго до своей смерти организовала моя мать… А рассказал мне это мой отец.

* * *

Когда Мириам сказала Томасу, что забеременела, было еще не поздно…

Не поздно бежать без оглядки. Не поздно оставить позади Сорру и прожить счастливую жизнь вдалеке ото всех.

Если бы он только знал, что действовать нужно было именно тогда, в ту же самую минуту, он бы горы перевернул. Но было уже поздно.

— Время никогда не было на нашей стороне, — полусонная Мириам бережно гладила свой круглый живот. Только он знал, что дело не в недостатке сна, а в зачарованных браслетах — дарах от Эра Лихха. Человека, которого от ненавидит всем сердцем. И которого поклялся уничтожить.

— Мири, — ласково позвал ее Томас, — я могу что-то для тебя сделать?

— Побудь со мной, — не поднимая век произнесла она. — Побудь с нами…

Иногда он чувствовал себя загнанным зверем, но тут же прогонял эти мысли. Мириам — вот, кто страдает. Незаслуженно! Она ничем не заслужила ни такой судьбы, ни такого коварства от приближенных к ней людей.

Он так хотел ей помочь, избавить ее от болей, агонии, подступающего безумия, но было поздно. Госпожа посчитала нужным скрыть он него правду, а недомогание списывала на беременность, погоду, что угодно. Ей было стыдно… Стыдно и страшно признать, что она по наивности оказалась во власти постороннего ей, беспощадного и одержимого властью человека.

Эр Лихх из кандидата стал ей другом, и Томас не понимал почему. В чувствах Мириам он был уверен так же, как и в своих, но что же так тянуло ее тайком встречаться с золотым мастером в красной мантии?

Ответ на этот вопрос он узнал непозволительно поздно. Когда с помощью власти, которую обрела беременная сенсария, Эр Лихх вдруг добился поразительных высот. Титул за титулом, звание за званием, скоро его щупальца проросли в Песчаный Замок. А сам Томас при этом оставался градоначальником, что изредка, тайком, или под тщательно продуманным предлогом, виделся с Мириам.

И в одну из этих встреч она была особенно ему рада. Мягкими ладонями она обняла его лицо и поцеловала. Сам не зная как, но он чувствовал в ее поведении вину, недосказанность, тоску. Спрашивать упрямую сенсарию о том, что у нее на душе было бесполезно. Она не любила жаловаться, и уж тем более ранить тех, о ком заботилась.

— Мне нужно, чтобы ты меня выслушал! — начала она, расхаживая по комнате и покусывая нижнюю губу. Эта привычка не только делала ее очень милой, но и означала, что Мириам принимает серьезное решение. — Я придумала.

— И что же это? — надеясь на то, что она согласится сбежать с ним на север, спросил он.

— Наша девочка, — она приложила ладони к животу, — я знаю, как помочь ей избежать участи сенсарии.

— Я так рад это слышать, — принял желаемое за действительное Томас.

— Отвези меня на могилу первой Матери, я хочу просить ее.

— Не уверен, что понял тебя, — заволновался он и подошел к озадаченной и предельно серьезной Мири.

— Я попрошу у первой Матери защиты для нашей девочки.

Спорить он не стал, как и напоминать о том, что от могилы первой Матери не осталось ничего, кроме старого дерева, прорастающего прямо на границе с Авентой.

Но он выполнил ее просьбу не противясь. Путешествие заняло несколько дней, и Мириам поразительно легко перенесла дорогу. Наверное, ее вдохновляла собственная идея.

Произрастающее прямо на Черте, высокое и старое дерево бросалось в глаза издалека. С одной его стороны к границе подползали снега, с другой истощенные пески. Где-то, к удивлению, прорастали редкие зеленые заросли. Тающие снега питали почву, в которой остались крупицы плодородия, отсюда и