Я не занимался исследованием воспроизводственного контура экономики США в 60-е годы и не могу сказать, как он соотносится с нынешней ситуацией. Косвенным показателем могут быть реально располагаемые доходы американских граждан, которые находятся на уровне конца 50-х годов. К слову, я не согласен и с тотальными пессимистами в части оценки американской экономики: да, очень многие производства потеряны, но технологии остались. И при наличии независимой от мира финансовой системы (тут есть вопросы, последние конфликты Трампа с руководством ФРС тому пример) многое можно восстановить.

Вопрос только, какому году (и, соответственно, каким технологиям) будет соответствовать новый, восстановленный воспроизводственный контур американской экономики? 1990-му? 1970-му? Или 1925-му? Но такие вопросы выходят за пределы этой книги, нельзя объять необъятное. Главное то, что системный, не временный, выход из глобальной депрессии, которая завершает ПЭК-кризис, невозможен за счет внутренних ресурсов. А на сегодня нет и ресурсов внешних: вся мировая экономика представляет собой единую систему разделения труда, сшитую единой финансовой системой. И выскочить из нее практически невозможно.

По этой причине развитие посткризисной депрессии почти неизбежно приведет к распаду мира на (относительно) независимые системы разделения труда (валютные зоны). Почему это станет возможно, ведь это неизбежно вызовет сокращение уровня разделения труда, а значит, и упрощение технологий и падение уровня жизни? А потому, как было описано в книге, реальное потребление граждан даже в США упадет как минимум в 20-е годы прошлого века – а в это время в мире было четыре технологических зоны и начала формироваться пятая (Советская).

Поскольку единое, централизованное управление мировой экономики, осуществляемое в рамках Бреттон-Вудской системы, разрушается, то регионы (ну точнее, макрорегионы) должны выходить из кризиса самостоятельно. Откуда взять ресурс? Ничего, кроме эмиссии, не остается, но эмиссионный ресурс в рамках б.-в. системы мгновенно выкачивается в метрополию (это хорошо видно по современной российской экономике). Значит, нужно восстанавливать региональные эмиссионные центры и восстанавливать товарно-валютные барьеры. Недаром на G20 сразу после кризиса главное внимание было уделено недопущению таких барьеров.

Опять же эмиссия работает только там, где можно организовать спрос. Если инфраструктура избыточна, то для нее спрос нужен достаточно большой и его восстановить на докризисный уровень будет невозможно, спад будет большой (у стран «золотого миллиарда», они же развитые страны). А вот в странах и регионах, в которых инфраструктуры, в том числе производственной, недостаточно, можно инвестировать в ее создание, при условии, что их удастся закрыть от вывода капитала и внешней продукции товаров народного потребления. То есть в процессе кризиса будут восстанавливаться технологические зоны в варианте конца XIX – начала XX в.

Но что получается в результате? Что нас ждет? Повторение истории ХХ в. с ее мировыми войнами, битвой двух систем (оставшихся после Второй мировой войны в активной позиции глобальных проектов) и массовых проблем у значительной части населения планеты? Или все-таки есть другой вариант?

Разумеется, окончательного ответа на этот вопрос у меня нет. Но пофантазировать я могу, тем более что развитие технологий последних лет дает некоторые оптимистические основания для соответствующих выводов. Но главное, что нужно сказать: для выхода из кризиса категорически необходимо отказаться от модели, парадигмы капиталистического развития. Она себя исчерпала.

Как же так, скажет читатель? Ведь при описании глобальных проектов я много писал о том, что главная проблема многих проектов в том, что поскольку они крайне жестко ограничивают ссудный процент, то не смогли построить индустриальной цивилизации. Поскольку не получалось компенсировать растущие риски производителей. И если среди возникающих валютных зон (т. е. посткризисных аналогов технологических зон XVIII–XX вв., точнее, их зародышей) будет хотя бы одна, которая будет использовать именно капиталистическую модель, то либо она монопольно выиграет (как Западная Европа выиграла в XIX в. у Китая, который еще за сто лет до того был крупнейшей экономикой мира), либо столкнется с другими капиталистическими зонами в полной аналогии с событиями ХХ в…

Можно ли придумать альтернативную конструкцию, которая сможет сопротивляться капиталистической модели и при этом не попадет в ловушку Советской системы, которая оказалась слишком бюрократически неповоротливой, что и стало причиной ее гибели в 80-е годы прошлого века?

Теоретически, сама по себе проблема ссудного процента Красным проектом была решена еще в XVIII в., когда он сформировался, одновременно с Западным. Но специфика теории Маркса сыграла с его практической реализацией плохую шутку, об этом я уже писал: сформировать альтернативную парадигму экономического развития он не смог, смог только построить на капиталистической экономической базе совершенно иную социальную модель.

Не исключено, что если бы ситуация развивалась немножко иначе, то можно было бы и придумать альтернативную модель развития. Тогда не получилось, то ли потому, что не было времени в противоборстве с капиталистическим окружением, то ли из-за давления авторитета Маркса. В конце концов, Великая Октябрьская социалистическая революция произошла совершенно не по его рецептам, поскольку к 1917 г. ресурс развития капитализма вовсе не был исчерпан, я выше об этом писал. Но сейчас-то соответствующий уровень разделения труда достигнут! Так что в условиях серьезной и долгосрочной деградации капиталистической модели может быть что-то и может получиться. Но – для этого нужно довольно серьезно углубить теорию Красного проекта.

В любом случае отказываться от индустриального общества никак нельзя. Хотя бы потому, что это неминуемо повлечет за собой массовую гибель значительной части человечества, сегодня производство еды носит абсолютно индустриальный характер. А значит, ключевой вопрос – это вопрос кредита и концентрации капитала.

Почему эти вопросы объединены? Ведь инвестиции устроены иначе, чем кредит: первые дают долю в основном капитале, вторые требуют постоянной отдачи независимо от реальных показателей бизнеса. Но в ситуации развитых финансовых рынков эти формы легко переходят одна в другую: если доходы компании растут, она легко капитализируется, если долговая нагрузка низкая, это положительно сказывается на доходах акционеров. И вот здесь возникает базовый вопрос: а откуда, собственно, берутся те деньги, которые банки и/или инвестиционные компании выдают субъектам экономической деятельности?

А теперь, прежде чем отвечать на этот вопрос, давайте посмотрим на ситуацию немножко с другой стороны. Если вспомнить базовые претензии, которые предъявлялись социализму и капитализму, то в наиболее простейшем варианте они выглядят так: если при капитализме есть серьезные проблемы с социальной справедливостью (временную ситуацию со средним классом мы в учет не берем, выше я объяснял, почему), то при социализме находится в сильном загоне личная активность граждан. Грубо говоря, не получается у наиболее активных эту свою активность проявлять. В бизнесе, в первую очередь.