Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На угрозу Нарчакова среагировать успела, нападавшие, сдается, бабушку-старушку недооценили крепенько. Вряд ли после первого же попадания в нее (неважно, в грудь или в живот) она была бы в состоянии ответить на огонь прицельной парой выстрелов. А стало быть, стреляла она раньше, на опережение. Серьезно зацепила одного (я сужу по крови на полу; возможно даже, он упал), но второй с ней справился. Дальше оба впопыхах покинули квартиру, не потрудившись даже запереть входную дверь. Запаниковали? Тоже может быть. Вероятно, они очень торопились, опасаясь, что стрельба привлечет внимание соседей. Между прочим — зря, ведь здесь же старый фонд, звукоизоляция у нас на удивление хорошая.
Допустим.
Дальше…
Собственно, а всё. В смысле — всё, что я могла придумать, я придумала. Не стану утверждать, что всё без исключения происходило именно вот так, как я тут напредполагала. Надеюсь, я не ошибаюсь… слишком основательно[20]. Я же не криминалист, в конце-то расконцов…
Довольно.
Множить неопределенности чревато. Как ни суетись, но вопрос «что делать» никуда не денется. Мы, в конце концов, в России или как?
Кто-то «как», а я в глубокой заднице. Хоть оставляй в буквальном смысле слова всё как есть и беги к родителю в Самару. Фатер, разумеется, проблемы так или иначе утрясет, но…
К черту, этот бред не обсуждается. Я вообще-то взрослый человек. До сих пор себя я уважала, смею верить — не без основания. Да и всё-таки не те это — пока еще — запутки, чтобы сразу лапки кверху задирать.
Есть еще Тесалов. Позвонить? Пусть поможет объясниться мне с милицией. Право же, страховка мне не повредит: разговор с ментами у меня коротким не получится, чистилище мне предстоит изрядное. Но ведь я так до конца и не решила, стоит ему верить или нет. Рискнуть? А если он…
Что делать?
Делать.
Что-нибудь.
Собраться и звонить.
Забавно, но протягивая руку к телефону, я еще на самом деле не определилась, какой я номер буду набирать: «02» милиции или тесаловский мобильный. Для начала, вероятнее, «02»…
Я взялась за трубку.
И в этот самый миг телефон рассыпался звонком — как будто бы взорвался под рукой.
То еще, я доложу вам, ощущение!
Хотите верьте, не хотите — доверяйте, но в итоге, поднимая трубку, я уже догадывалась, кто это звонит. Может быть, чего-нибудь подобного — опять же подсознательно — я даже и ждала.
И не ошиблась:
— Яна, с вами говорит Басмаев. Вы слушаете?
— Да.
А ведь нервничает господин Басмаев, нервничает.
— Слушайте сюда внимательно, я повторять не буду, — в голосе Руслана Ибрагимовича явственно прорезался акцент: — Лично мне неинтересно, Яна, для чего вы застрелили, да, свою соседку…
Я обалдела:
— Я?!
— А кто еще, по-твоему? — он резко перешел на «ты». — Еще не понимаешь, нет? Ствол, из которого она была убита, найдут у тебя. Может быть, не дома, да, соображаешь? В машине, где-нибудь еще найдут, поверь мне, гарантирую. Осознала перспективы?
Предположим.
— Да.
— Ты уже куда-нибудь звонила? В милицию? Звонила?
Не решив пока, какой мне линии разумнее держаться, я старалась отвечать как можно лаконичнее:
— Нет.
— Не звонила? Это хорошо. Это значит, у тебя есть шанс исправить ситуацию. Ты же хочешь выкрутиться с минимальными потерями? Не хочешь сесть в тюрьму?
— Допустим.
— Плохо отвечаешь. Ты еще не очень понимаешь, да, придется объяснить. У меня твоя сестра, тебе понятно? Или будешь делать то, что я скажу, или вам двоим не поздоровится. Услышать ее хочешь? Говори…
Последнее — уже не мне.
Сестренкин голос был испуганным:
— Янка, блин, что происходит?! Янка…
По звукам судя, Леру грубо оттащили.
В трубке снова зазвучал басмаевский акцент:
— Теперь ты поняла? Хорошо всё уяснила, спрашиваю?
— Да.
— Ты плохо отвечаешь!
— Я всё поняла.
Басмаев сам определил свою судьбу.
Жить ему осталось очень мало.
— Вот теперь я верю, что ты поняла. — Басмаев сбавил тон: — Яна, нам совсем не надо ссориться. Я тебе добра желаю. Ты поможешь мне, а я тебе. Мы договорились?
— Что вам нужно?
— Умница. Я знаю, что тебе старуха доверяла. Я о твоей соседке говорю. Она меня пыталась шантажировать. Ты знаешь, где она хранила документы?
— Документы?
Какие документы?
— Записи.
Какие записи?!
— А, записи…
Мол, так бы и сказал.
— Так знаешь или нет?
О чем мы говорим?
— Догадываюсь.
— Где они, короче?
Будем блефовать:
— Здесь, в доме.
— Можешь их найти?
— Могу.
— Уверена?
— Да.
— В точности уверена?
— Да.
— Через полчаса ты должна их привезти ко мне. Ты поняла меня? Ко мне, в мой офис в «Аргусе».
— Не выйдет.
— Что-о?!
— Не через полчаса. На поиски потребуется время. — Я сказала твердо: — Через час.
По-моему, он заскрипел зубами.
— Ладно. Не позднее. Ровно через час. И не шути со мной, попробуешь крутить — сестры ты больше не увидишь. Ты запомнила? Ее судьба зависит от тебя.
— А дальше?
— Дальше все будут довольны. Обещаю, мы решим твои проблемы. Когда отдашь мне материалы, мы поговорим. — Басмаев помолчал, затем добавил: — Яна, я хочу, чтобы ты крепко поняла — я слов на ветер не бросаю. Сделаешь как я сказал — всё будет хорошо. В ментовку позвонишь, кому-нибудь хоть слово скажешь — сильно пожалеешь. Всё, разговор закончили. Жду ровно через час.
Басмаев отключился.
Ровно через час…
Купился, паразит. А минут так через двадцать не желаете? и не на его, а на моих условиях, по моему сценарию, а? Вредно забывать: муха в паутине может оказаться шершнем, а пушистая зверушка, загнанная в угол ядовитой гадиной, — рассерженным мангустом. Зелым-зело рассерженным мангустом, между нами честно говоря.
Ошибся господин Басмаев в выборе мишени.
Я — мишень тяжелая.
План — контуры его — я в первом приближении прикинула уже по ходу разговора. Точнее говоря, определила цель: я отбиваю Леру, дальше… дальше поглядим, дальше в самом деле хоть к родителю в Самару. Впрочем, что-то мне подсказывало, что развязка будет несколько иной… Ничего, в процессе план подкорректируем.
Рассудим по порядку.
Басмаев, взяв в заложницы сестру, фактически мне не оставил выбора. В милицию я обратиться не могла — думаю, что это в пояснениях не нуждается. Вряд ли можно что-то быстро объяснить товарищам в погонах, стоя возле свеженького трупа, как вы полагаете? Еще есть вариант: довериться-таки Тесалову. Рискнуть? Касалось бы одной меня — да, может быть, в конце концов, рискнула. Не знаю.
