Еще до убийства Распутина Николай собирался вернуться домой, чтобы провести Рождество с семьей. Теперь царская охрана настаивала на этом из опасения, что убийство Распутина могло быть первым из серии террористических актов128. И действительно, как мы увидим ниже, существовало несколько заговоров против Николая.

Смерть Распутина возымела вовсе не тот результат, какого ожидали заговорщики. Они намеревались разлучить царя с женой и сделать его более податливым влиянию Думы. Вместо этого трагедия только теснее сблизила супругов и лишний раз подтвердила справедливость их убеждения, что с оппозицией нельзя идти на компромисс. Николая возмущало участие в убийстве племянника Дмитрия и вызывала отвращение трусливая ложь Юсупова. «Мне стыдно перед Россией, — говорил он, — что руки моих родственников обагрены кровью этого мужика»129. Когда стало известно о причастности к акции Дмитрия, царь отослал его в русский отряд, дислоцированный в Персии. Но реакция высшего общества на эту меру наказания его ужаснула. Когда шестнадцать великих князей и княгинь ходатайствовали об оставлении Дмитрия в России, царь ответил: «Никому не дано право заниматься убийствами»130. Это прошение, по его мнению, компрометировало многих из его высокородных родственников и давало ему право прервать с ними сношения. Некоторых из них, в том числе и Николая Михайловича, просили покинуть Петроград. Чтобы выслужиться перед царской четой, Протопопов показал им перехваченные полицией приветственные телеграммы Пуришкевичу и Юсупову, среди них была телеграмма и от жены Родзянко131. Это глубоко ранило царя и заставило его еще резче ощутить свою отчужденность[128].

Трепов был смещен в конце декабря, и на его место взошел князь Н.Д.Голицын, которому суждено было стать последним премьер-министром старого режима. Сознавая свою непригодность к этой роли, Голицын просил царя отменить назначение ввиду слабого здоровья, преклонных лет и отсутствия опыта, но царь не желал ничего слушать. К тому времени, впрочем, Совет министров практически уже бездействовал, и поэтому должность председателя была чисто церемониальной.

Царская семья после возвращения Николая II из Ставки вела тихую жизнь в сравнительно небольшом Александровском дворце в Царском Селе. Они прекратили сношения почти со всеми родственниками, и в Рождество 1916 года не происходило привычного обмена подарками. Раз или два в неделю их посещал Протопопов с докладами, стараясь подладиться под царившее в этот день в доме настроение, о чем его заблаговременно осведомляла Вырубова132. Его доклады неизменно носили очень бодрый тон: что, мол, слухи о заговоре против царской семьи беспочвенны, что народ спокоен и у правительства достаточно сил, чтобы подавить любые беспорядки. Для пущей убедительности он организовал кампанию писем от простых людей, изливавшихся в выражениях любви и преданности престолу и нежелании никаких политических перемен. Александра Федоровна с гордостью показывала эти письма посетителям133. И эти же письма могли служить лишним подтверждением созревшему у царской четы убеждению, что все зачинщики беспорядков живут исключительно в столице. А о таком факте, что из-за необычайно суровой зимы железнодорожное сообщение в некоторых районах России полностью прекратилось, еще более истощив продовольственные и топливные запасы городов, царя в известность не поставили. Не сообщили ему и о том, что по улицам Петрограда бродят доведенные до отчаяния высокими ценами и дефицитом товаров, выброшенные с фабрик и заводов рабочие. Не достигала царя и информация, имевшаяся в распоряжении департамента полиции, — о заговорах с целью арестовать Николая и принудить его к отречению. Все идет хорошо, все контролируется, уверял царскую чету благодушный министр внутренних дел.

Жизнь в Царском Селе текла спокойно и неторопливо. Императрица подолгу оставалась в постели, принимая у себя Вырубову, которая безопасности ради переселилась в Александровский дворец. Николай впал в депрессию, о чем ярко свидетельствовали его изборожденное морщинами лицо и ничего не выражающий взгляд. По утрам и после полудня он принимал сановников и иностранных дипломатов, а Александра слушала его беседы, сидя в особой задней комнате, за потайной дверью134. Днем он выходил на прогулку и иногда катался с детьми на моторных санях, которые соорудил один из его шоферов. По вечерам читал вслух из русской классики, играл в домино и составлял разрезные картинки. Время от времени во дворце смотрели кинофильмы, последней лентой в Царском Селе в конце февраля была «Мадам Дю Барри»135. Кое-кто из посетителей пытался предупредить их о близкой катастрофе. Александра в ответ только сердилась и, бывало, просила удалиться такого глашатая дурных вестей. Николай вежливо выслушивал, поигрывая папиросой или внимательно обследуя ногти и не проявляя большого интереса к предмету разговора. Он оставался глух к призывам вел. кн. Александра Михайловича, своего зятя и отца Ирины Юсуповой, одного из немногих великих князей, с которыми он еще поддерживал отношения136. Иностранцев же, осмелившихся подавать ему советы, он резко осаживал. Когда британский посол сэр Джордж Бьюкенен приехал в Царское с новогодним визитом и в беседе просил царя назначить премьер-министром кого-нибудь, кто пользуется доверием народа, царь ответил:

Власть, портящая, как известно, человека, в случае императора Николая не столько портила, сколько отдаляла его от людей.

Часто посещавший Царское Село в эти последние недели очевидец рассказывает, что атмосфера там напоминала траур в семье137. Дневники царя, которые он вел весьма регулярно, не дают представления о его мыслях или душевном состоянии; лишь 31 декабря, в день, когда он принимал английского посла и отказался внимать зловещим слухам, Николай записал, что они с императрицей «горячо помолились, чтобы Господь умилостивился над Россией!»138. 5 января 1917 года Голицын докладывал, что в Москве открыто говорят о «будущем царе», на что Николай ответил: