Франсуа Жерар. Коронационный портрет Карла Х. 1825

11. 2 марта 221 депутат из собравшихся в палате подписали обращение к королю, почтительное, но твердое, которое выражало обеспокоенность народа. Карл X ответил роспуском парламента. Это было безумием. Успех либералов на новых выборах был неминуем. И кажется, только Полиньяк и Карл X не подозревали об этом. «Эти люди не знали, что такое король, – писала их газета. – Теперь они это знают. Легкое дуновение разметало их как соломинки». Воображение – мать заблуждений. Королевское дуновение ничего не развеяло. Полиньяк готов был решиться, но не знал на что. Когда выборы принесли оппозиции 270 голосов (против 145 министерских), король мог бы еще спасти трон, сменив правительство. Тьер в газете «Насьональ» сформулировал суть конституционной королевской власти: «Король царит, но не правит». Царить – это согласиться быть символом страны. «Короля делает народ». Карл X не верил в правила парламентаризма. «Уступки погубили Людовика XVI, – говорил он. – Мне остается только победить или погибнуть». Но он не победил и не погиб. Хартия позволяла ему издавать ордонансы. Он подписал четыре ордонанса, подготовленные Полиньяком, которые значительно превышали полномочия, предоставленные государю Хартией. Один отменял свободу печати, второй распускал парламент, два других изменяли систему голосования. Эти ордонансы оказались антиконституционными, непопулярными, недопустимыми. Для поддержки незаконных действий у короля не хватало военной силы. Монархия кончала самоубийством. «Еще одно правительство бросается с высоты башен собора Нотр-Дам», – резюмировал Шатобриан.

12. Ордонансы всколыхнули Париж точно так же, как в 1789 г. его всколыхнула отставка Неккера. 26 июля 1830 г. журналисты опубликовали протест, написанный Тьером, этим честолюбивым журналистом, чье духовное превосходство было заметно в среде оппозиции. В Пале-Рояль раздавались крики: «Да здравствует Хартия! Долой министерство!» Король поручил маршалу Мармону восстановить в Париже порядок. Неудачный выбор. 27 июля появились баррикады. Против них двинулись войска. Парламентский конфликт перерос в народную революцию. 28 июля студенты, учащиеся Политехнической школы и рабочие водрузили трехцветное знамя на башнях собора Нотр-Дам. Париж не забыл традиции уличных боев, и вскоре весь город оказался в руках восставших. Король, не принимая никаких мер, оставался в Сен-Клу. Маршал Мармон, командовавший войсками, не получал ни приказов, ни боеприпасов. 29 июля его полностью окружили, и Карл Х, испугавшись, подписал отзыв ордонансов. Поздно. Французы уже не хотели мириться с этим режимом. За «три славных дня» Париж изгнал короля, отказавшегося от Хартии. Отличное начало, но требовалось и продолжение. Кто мог осуществить объединение страны? Лафайет, президент республики? Ответственность привлекала его почти так же, как влюбленного – публичность. Ему гораздо больше нравилось вести переговоры во имя народа и от имени народа, чем стремиться к управлению. У Тьера были другие планы, которые он изложил либеральным руководителям, собравшимся у банкира Лаффита: «Карл X уже не может вернуться в Париж. Он пролил кровь своего народа. Республика вызовет страшное противостояние. Она поссорит нас с Европой. Герцог Орлеанский – это принц, преданный делу революции… Герцог Орлеанский принимал участие в сражении при Жемап. Герцог Орлеанский шел в бой под трехцветным знаменем. Только он один может нести его теперь. Нам не нужен никто другой. Герцог Орлеанский уже высказался. Он признает ту Хартию, которая признана нами. И корону он получит из рук французского народа…» Но согласится ли герцог занять трон? В этом никто не сомневался: его пожирало честолюбие. А примут ли его самого? Тьер и его друзья нашли формулировку, которая должна была успокоить победителей Июльской революции. Парламент, то есть народ, предложит герцогу титул наместника королевства. Карл X попытался отречься в пользу своего внука, герцога Бордоского. Он предполагал, что герцог Орлеанский будет править как регент и что монархисты единодушно объединятся «вокруг обломков трона». Это могло бы осуществиться, но герцог Орлеанский хотел быть королем и, чтобы напугать Карла Х, добился от Лафайета, который ему покровительствовал, организации народной манифестации. Она произвела нужное впечатление, и король вместе с семьей отплыл в Англию.

Процессия по случаю коронации Карла X в Реймсе, 28 мая 1825 г. Гравюра

Феннер Сирс. Июльская революция 1830 г.: Народ штурмует замок Рамбуйе, последний оплот Карла Х. Гравюра. 1831

13. Оставалось добиться единодушного одобрения новой монархии со стороны восставших, большинство которых составляли республиканцы и бонапартисты. Герцог Орлеанский верхом отправился в ратушу. По дороге толпа встречала его враждебными криками: «Да здравствует свобода! Долой Бурбонов!» Но Лафайет, обладавший склонностью к театральным жестам, вручил ему трехцветное знамя, вывел на балкон и обнял. Все зааплодировали. Желанный результат был достигнут. В начале августа палата депутатов решила, что герцог Орлеанский и его старшие потомки по мужской линии будут называться не королями Франции, а королями французов. Герцог взял имя Луи-Филипп I. У него было пятеро красивых и здоровых сыновей: герцоги Орлеанский, Немурский, Жуанвиль, Омальский и Монпансье. Преемственность династии казалась обеспеченной. Но больше всех были разочарованы повстанцы, мечтавшие провозгласить республику, а получившие буржуазную монархию. Бурбонский дворец победил Ратушу.

14. Итак, Реставрация потерпела неудачу. Монархия выжила, но оказалась ослабленной, лишенной престижа и легитимности, что было обусловлено тем самым бунтом, который ее создал, вызывающая недовольство как у тех, кто сожалел о революции, так и у тех, кто оплакивал императора. Был ли неизбежен этот провал? Разве никогда не сможет зарасти «кровавый ров», вырытый террором? «Никогда» – это самое слово, которое политикам никогда не следовало бы употреблять, но опыт Реставрации показал, что этот ров все еще разделял французов. Вероятно, можно предположить, что если бы усилия Людовика XVIII привели к примирению, если бы ультрароялисты оказались более рассудительными, если бы Карл X проявил уважение к Хартии, то в период с 1815 по 1830 г. монархия смогла бы укрепиться. Но дело в том, что речь шла об управлении не той Францией, какой она должна была бы быть, а той Францией, какой она была на самом деле, – все еще содрогавшейся от потрясений, произошедших в период между революцией и прежним режимом, все еще не остывшей от пережитых страстей. Это было нелегко, и победа Тьера и его друзей возлагала на них самих крайне тяжелую ответственность. «Я тоже теперь победивший», – грустно произнес Ройе-Коллар вечером 29 июля.

Герцог Орлеанский и генерал Лафайет на балконе ратуши. Гравюра. 1830