Что же мне рассказать тебе? О том, что у меня такие же, как у тебя, волосы, ты знаешь. Что еще? Я не научилась играть на фортепиано так же хорошо, как мама, но у моих пальцев есть другие таланты. Я пытаюсь осознать смысл этой новой системы, которая охватывает Россию и Китай. Это коммунизм. Я восхищаюсь его идеалами, но презираю его бесчеловечность. Сталин говорит, что невозможно делать революцию в шелковых перчатках, но все равно каждая личность важна. Ты важен. Я важна.

Что еще важно для моей жизни? Когда-то у меня был белый кролик, которого звали Сунь Ятсен. Он был важен. У меня есть друг, его зовут Чан Аньло, ты с ним разговаривал. Для меня он важнее моего собственного дыхания. Лев Попков — мой хороший друг, больше, чем друг. И Алексей, брат, которого я всегда хотела иметь. Теперь ты знаешь меня, папа. Я ношу ужасную коричневую шапку, люблю вареники с абрикосами и сахаром и недавно открыла для себя живопись Кандинского.

Расскажи мне о себе. Расскажи, о чем ты думаешь. Как проводишь дни. Опиши, над чем работаешь. Мне очень хочется все это узнать.

Люблю тебя.

Лида».

Йене поцеловал письмо. Он поцеловал каждое слово. Он бы расцеловал Льва Попкова, если бы мог. Умирая, этот богатырь доставил письмо. Йене нашел под скамейкой сложенный лист металла, когда их вели в грузовик, и остановился, чтобы завязать шнурок. Эх, Попков, старый друг!.. Его унесли, замотав в брезент.

Злость царапала Йенса изнутри, как наждак, когда он расхаживал по своей погруженной в полутьму камере. Но на себя он злился не меньше, чем на казака.

— Бабицкий, — глухо прорычал он, — надеюсь, ты сгоришь в аду!

Алексей любил Москву. Здесь были такие места, где сносили целые кварталы и вместо них появлялись прекрасные новые улицы. Ряды маленьких частных домов и лавок сметались тут одним росчерком архитектора, а на их месте, точно какие-то неведомые гигантские городские грибы, из земли вырастали огромные многоэтажные здания. Тоскливым зимним вечером, сидя на заднем сиденье автомобиля, несущегося мимо строительных площадок, Алексей понимал, что видит сейчас, как меняется мир. Это захватывало. Сталин бросал все силы на то, чтобы перекроить и расширить российские города, но вместе с ними перекраивались и российские умы.

— Максим, — обратился Серов к закутанному в покрывало человеку, сидевшему рядом с ним. — Один из воровских законов запрещает сотрудничать с властями, верно?

— Конечно. Те, кто стоит у власти, разрушают всякую надежду на свободу разума. Вор ни перед кем не встанет на колени. Поэтому на наших коленях и вытатуированы звезды — в напоминание.

— А если в два часа ночи к вам домой явятся огэпэушники и начнут спрашивать о ком-то из ваших друзей, что тогда вы будете делать?

— Я плюну им в лицо, вот и все.

— И окажетесь в трудовом лагере?

Максим рассмеялся.

— Там я уже бывал.

— Но теперь вы стали взрослее.

— У меня стало хуже со здоровьем, это ты хочешь сказать?

— Да. — Землистая кожа пахана свисала с проступивших скул серыми складками. — Вам нужно было остаться дома. Вы устали.

Ехали они в старом тряском драндулете. Большой гладкий лимузин, которым привык пользоваться Алексей в обществе Вощинского, сегодня остался в гараже, чтобы их никто не узнал. Эта машина не могла выдать никого, потому что не принадлежала никому. Она была украдена.

— Далеко еще? — спросил Максим.

— Еще несколько километров, — отозвался с переднего сиденья Игорь.

На затылке его поблескивали капельки пота. Он нервничал.

Алексей кивнул Лиде.

— По этой дороге дольше, но тут безопаснее.

Она ничего не ответила. Она молчала и ни на кого не смотрела с тех пор, как села в машину и забилась в свой угол. Алексею это не нравилось. Ему пришлось долго убеждать Максима разрешить ей ехать с ними, поэтому сейчас было бы нелишним проявить хоть немного вежливости. Иногда, как, например, сегодня, он просто не понимал сестру. Разве не должна была она обрадоваться или даже удивиться (не говоря уже о благодарности), узнав, в какое место он повезет ее этим вечером? Но нет. Молчание и угрюмая отстраненность. Карие с рыжинкой глаза ее отказывались встречаться с его взглядом. Она просто сидела и неотрывно смотрела в окно, как будто запоминала дорогу. Может, так оно и было? Эта мысль взволновала Серова.

Или все дело в страхе? Он удивился, что не подумал об этом раньше. Что, если сестра просто боится? Его вдруг захватило огромное чувство нежности, ведь он знал, что Лида скорее откусит себе язык, чем признается, что чего-то боится.

— Лида, — произнес он, пытаясь вывести ее из оцепенения, — сегодня рано утром заключенных отвезли на грузовике в ангар. Он еще не вернулся, поэтому мы думаем, что Иене все еще там.

Она отвернулась от окна и, нахмурившись, посмотрела на Максима.

— Это ваши люди следили за ними?

— Конечно.

— Что, если их заметили?

— Ха! Их никто не заметил.

— Но если их все-таки заметили, нас там встретят солдаты и вооруженная охрана.

Пахан рассмеялся. Густой искренний смех как будто наполнил холодный салон машины теплом.

— Мои люди — воры. Их труднее заметить, чем тени на снегу. Это понятно?

Она кивнула, но Алексей не был уверен, что она действительно поняла. Она не совсем четко представляла себе организацию воровского братства, как и то, что они находились вне законов общества. Для нее это были обычные преступники. Очевидно, что она не доверяла им, и он даже удивился, что она не потащила с собой этого болвана Попкова. Когда нужно было прикрыть спину, она, Бог весть почему, доверяла только этому грязному казаку.

— Сегодня ничего не предпринимаем, — напомнил он ей. Он немного волновался, не зная, что у нее на уме. — Мы едем туда, только чтобы посмотреть.

— Я знаю.

— Но не жди от этого чего-то особенного.

— Я ничего не жду.

— Звучит обнадеживающе, — усмехнулся Максим.

Она снова отвернулась к окну. Они уже выехали за пределы городской застройки и теперь, миновав зловонный резиновый завод «Красный Геркулес», двигались в северном направлении. Монотонность невыразительного ландшафта изредка нарушали лишь крестьянские избы с коровами на привязи перед входом и огородами позади. Дорога была прямой, как тюремный шлагбаум. Однажды они проехали мимо группки женщин, которые стирали в реке постельное белье. Те подняли головы на звук, но, увидев машину, сразу утратили к ней интерес. Больше по дороге не попадалось ничего, даже встречных машин, лишь ломаная линия соснового леса, скрывающая горизонт с обеих сторон.

Машина остановилась.

— Выходим, — скомандовал Игорь.