Ниже приводится еще выдержка из отчета одного русского строевого офицера, участника всего сибирского периода.

«Преследуя отступающего противника и ведя бои на линии железной дороги Шадринск – Богдановичи (Средний Урал), в конце июля 1918 года наши войска встретили сильное сопротивление у узловой станции Богдановичи. Шадринский отряд (где тогда состоял оперативным адъютантом автор отчета, штабс-капитан В. К. Э.) был направлен в обход на разъезд Грязновку, где после 24-часового боя выбил противника и захватил в плен два красных бронепоезда. Вскоре произошла встреча нашего отряда с чешскими частями, медленно шедшими от Екатеринбурга. Наш отряд, имея задачу быстро выдвинуться на север, передал броневики на временное попечение чехов. Акт об этом был подписан русскими и чешскими представителями.

Договор выполнен не был.

Броневики, взятые трудами Шадринского отряда, чехи не возвратили, присвоив себе. Многократные обращения к чешскому командованию остались без результата.

Август – сентябрь 1918 года были особенно тяжелыми в боевой жизни нашего отряда, переименованного тогда в 19-й Петропавловский полк. Сильное сопротивление встретили мы особенно на участке Ирбитская Вершина – Самоцвет – Кордон, надолго задержавшее наше продвижение.

Начальник боевого участка подполковник Смолин обратился с просьбой о присылке на помощь чешского броневика, так как мы имели только самодельный, из мешков, на обыкновенных платформах.

Двухдневный бой стоил нам больших потерь и имел лишь местный успех. Чешский броневик не поддержал нас, держась все время за прикрытием железнодорожной выемки и даже не выходя вслед нашему самодельному броневику, ходившему в атаку и повредившему большевицкий броневик. Чехи не сделали ни одного выстрела.

После боя чехи заявили о своем уходе, но перед тем командир чешского бронепоезда просил выдать ему удостоверение об участии чешского броневика в бою.

Подполковник Смолин, не зная, что собственно написать чехам, предложил чешскому командиру составить текст удостоверения, надеясь на его скромность.

Я сел за машинку, а чех, диктуя мне, ввел в текст удостоверения фразу, запомнившуюся мне и по сей день:

– «Люди чешски бронепоезда дралися как львы…»

Подполковник Смолин, прочтя готовое удостоверение, долго смотрел пристальным взглядом в глаза чешского командира. Чех даже не потупился. Подполковник Смолин глубоко вздохнул, подписал бумажку и, не подавая чеху руки, пошел к полотну железной дороги.

Через несколько минут чешский бронепоезд ушел навсегда.

Больше за все время наступательной борьбы на фронте я не имел никакого соприкосновения с чехами, только из далекого тыла долетала на фронт популярная в то время частушка:

В тылу, за спиной сибирской армии, шла вакханалия спекуляции, неподчинения, а подчас и откровенного грабежа. Прибывающие на фронт офицеры и солдаты рассказывали о захвате чехами эшелонов с обмундированием, следовавших на фронт, об обращении в свою пользу запасов оружия и огнестрельных припасов, о занятии ими в городах лучших квартир, а на жел. дорогах лучших вагонов и паровозов.

Большое возмущение вызвал слух о том, что генерал Гайда после взятия Екатеринбурга поселился со штабом в доме Ипатьева, где была убита царская семья, велел мыть полы и приводить в порядок, тем самым уничтожая следы преступления. Все это впоследствии подтвердилось».

Чтобы было понятнее дальнейшее, надо окинуть хотя бы коротким взглядом то состояние, в какое пришла в то время Россия. Неподготовленная страна устала выше меры от трех лет ненужной войны за дело Антанты и бурлила уже 14 месяцев в революционном брожении. Царь был в заключении, в центре богатого промышленного Урала, в городе Екатеринбурге. В небольшом особняке горнопромышленника Ипатьева стерегла царскую семью, а затем зверски умертвила большевицкая красная стража. Власть в центре и на местах захватили «во имя народа» большевики-коммунисты, опираясь на чернь и на распущенных, разнузданных революцией матросов и запасных солдат. Играя на их самых низких инстинктах, новая власть декретировала насилия, грабеж и убийство, истребление буржуазии.

Тогда же по всему русскому простору – от Днестра до Тихого океана – стали собираться все лучшие силы страны, всех народностей России, готовясь тайно, в заговоре, чтобы выступить повсюду с оружием в руках и одновременным ударом сбросить ненавистную власть крайних социалистов, блокировавшихся с ворами и убийцами. Национальная Русь собирала свои силы против интернационала.

В каждом городе было в то время такое тайное отделение этих антибольшевицких сил, во главе которых стали спасшиеся от большевиков офицеры. Ясно, что те русские офицеры, которые оставались еще у чехов и которые подняли их восстание, легко и скоро договорились со своими товарищами из тайных организаций. Для того чтобы не упустить благоприятный случай, было решено, даже в ущерб общей готовности, по всему пути чешских эшелонов поддержать их. Повсюду чехам оказали самую деятельную помощь эти тайные организации русских офицеров и казаки.

Справедливость требует сказать, что без этой помощи восстание чехословаков не имело бы успеха, – на каждой станции по уходе чехов снова появлялись бы большевицкие банды, борьба приняла бы затяжной характер в чужой для чехов стране, на железной дороге, длиной 5 тысяч верст, со всеми преимуществами на стороне красных. Чехи были бы разбиты по частям и уничтожены.

Многострадальное русское офицерство встало с оружием в руках на всем пространстве от Волги до Тихого океана против большевиков. Да и самые боевые действия чехословацких полков руководились и направлялись только русскими офицерами (как полковник Ушаков, павший в бою у Байкала, Степанов, Богословский и др.).

Но эти настоящие скромные герои, чтобы обеспечить помощь чехов в дальнейшем, охотно уступали им первое место, сохраняя его для себя только в бою. Население забрасывало своих бывших военнопленных цветами и подарками, как избавителей.

Помню то тяжелое, точно придавленное камнями настроение, которое русские офицеры и казаки испытывали месяцами в Астрахани под гнетом большевиков, в их тюрьме. В этом городе особенно свирепствовал красный коммунист в отместку за неудачное зимнее выступление астраханских казаков и за двухнедельную войну с ними. Все было придавлено, масса людей выбита и брошена в тюрьмы, белая организация насчитывала всего несколько десятков. На самостоятельное выступление не было никаких видов. И вот в те дни пришли известия о действиях чехословаков на Великом Сибирском пути. Большевики тревожно зашевелились и завернули еще крепче кровавый пресс, которым давили население города. Но зато какой восторг вспыхнул в этих измученных и затравленных сердцах! Вера в то, что чехословаки, действительно руководимые высоким порывом, идут на помощь, надежда на скорое окончание тяжелых испытаний и кровавого разгула большевиков – вот что в те дни наполнило сердца русских людей. И это-то сделало в те дни имя «чехословаков» так популярным, что им готовы были приписать все героические подвиги и все свойства доблести и чести.