Келл очнулся, разрываясь от боли.

От него будто отдирали что-то жизненно важное. Боль исходила из железного ошейника, отрезая силу и кровь, не давая думать, дышать. Он отчаянно взывал к магии, но она будто не слышала. Он задыхался, как утопающий, во рту стоял вкус крови.

Лес исчез, он находился в пустой, голой комнате. Келл содрогнулся: плащ и рубашка исчезли, голая спина и плечи прижаты к холодному металлу. И шевельнуться он не мог – стоял вертикально, но не на своих ногах. Его тело было зажато в какой-то раме, руки раскинуты в стороны и привязаны к железным прутьям. Плечи подпирал горизонтальный брус, вдоль спины и позвоночника шел вертикальный.

– Осталось от предшественников, – произнес ровный голос. Келл напряг глаза и увидел перед собой Холланда.

Антари стоял неподвижно, будто высеченный из камня. Взгляд был спокоен, только в черном глазу кружились серебристые тени, извивались, как змеи в масле.

– Что ты сделал? – прохрипел Келл.

– А что я должен был сделать? – Холланд склонил голову набок.

Келл стиснул зубы, заставил себя думать, преодолевая ледяную боль.

– Ты должен был… остаться в Черном Лондоне. Должен был… погибнуть.

– И обречь на гибель свой народ? Допустить, чтобы мой город снова полыхал войной, чтобы он все глубже погружался в пучину смерти, зная, что я могу его спасти? – Холланд покачал головой. – Нет. Мой мир слишком долго жертвовал собой ради твоего.

Келл раскрыл рот, но его опять пронзила боль. Как острый нож, она подбиралась к сердцу. Он опустил глаза и увидел, что печать на груди распадается. «Нет. Нет».

– Холланд, – простонал он. – Прошу тебя. Сними ошейник.

– Сниму, – медленно произнес Холланд. – Когда согласишься.

Его охватил страх.

– На что?

– Когда я был в Черном Лондоне, куда ты меня скинул, то заключил сделку. Мое тело в обмен на его силу.

– Чью?

Но там, во тьме, была только одна сила, с которой можно говорить. Та самая, что сокрушила свой собственный мир. Та самая, что, ускользнув оттуда в осколке камня, уничтожила половину его города. Теперь она пыталась поглотить его, Келла, душу.

– Глупец, – прохрипел он. – Ты же сам мне говорил, что впустить черную магию – значит все потерять… – Его зубы стучали. – Что ты либо хозяин магии… либо слуга. И посмотри… что ты натворил. Освободился от заклятия Атоса… но лишь сменил одного хозяина на другого.

Холланд взял Келла за голову и ударил затылком о металлический брус. Голову пронзила боль. Ошейник затянулся туже, печать над сердцем треснула и разошлась надвое.

– Послушай, – взмолился Келл, чувствуя, как угасает в груди биение второго сердца. – Я знаком с этой магией.

– Ты знаком лишь с тенью. С осколком его силы.

– Эта сила уже уничтожила один мир.

– И исцелила другой, – ответил Холланд.

Келла неудержимо трясло. Боль утихала, на ее место заступало что-то гораздо худшее. Холод, ледяной, смертоносный.

– Прошу тебя. Сними это. Я не стану сопротивляться. Я…

– У тебя уже был свой идеальный мир, – сказал Холланд. – Теперь я хочу такой же.

Келл закрыл глаза, попробовал собраться с мыслями.

«Впусти меня».

Келл сморгнул. Слова исходили из уст Холланда, но голос был чужой. Более мягкий, звучный. И даже лицо Холланда, когда он заговорил, стало меняться. Тени перетекли из одного глаза в другой, поглотив изумрудную зелень и окрасив его чернотой. В глазах клубился серебристый дымок, и сквозь него что-то выглянуло – или кто-то, – но это был не Холланд.

«Здравствуй, антари».

Лицо Холланда беспрерывно менялось, из жесткого становилось мягким, почти добрым. Морщины на лбу и щеках разгладились, будто на полированном камне, губы расплылись в чарующей улыбке. А когда существо заговорило, голосов у него было два: один звенел в воздухе, такой же, как у Холланда, но более мягкий, а другой звучал у Келла в голове, низкий и густой, как дым. И этот второй голос клубился перед глазами Келла, пытаясь проникнуть в его разум, выискивая лазейки.

«Я могу тебя спасти, – говорил он, цепляясь за его мысли. – Могу спасти твоего брата. Могу спасти все, что угодно. – Существо, как зачарованное, коснулось мокрой от пота пряди волос у Келла на лбу. – Только впусти меня».

– Ты чудовище, – прорычал Келл.

Пальцы Холланда сжались на горле у Келла.

«Я бог».

Келл чувствовал, как воля существа борется с его собственной, ледяными пальцами с холодной точностью прокладывает себе дорогу ему в мозг.

– Прочь из моей головы! – Келл изо всех сил рванулся вперед и ударил Холланда лбом в лоб. Его пронзила жаркая боль, из носа потекла кровь, но тварь в теле Холланда лишь улыбнулась.

«Я сижу в голове у всех и у каждого, – заговорила тварь. – Я везде и во всем. Я стар, как мироздание. Я жизнь, и смерть, и власть. Я неотвратим».

Сердце Келла колотилось как бешеное, но сердцебиение Рая утихало. Один удар на каждые два. Потом на каждые три. Потом…

Тварь сверкнула зубами.

«Впусти меня».

Ни за что. Келл подумал о своем родном мире – что с ним станет, если эта тварь в его облике проникнет туда? Он увидел, как рушится дворец, как темнеет река, как люди на улицах рассыпаются в пепел, как исчезают все краски, кроме черной, а посреди этого стоит он сам, как бывало в кошмарных снах. Стоит и ничего не может поделать.

По его лицу заструились слезы.

Ни за что. Он этого не сделает. Он этим не станет.

«Прости, Рай», – подумал он, понимая, что губит обоих. И вслух сказал:

– Нет. – Это слово больно царапнуло горло.

Но, к его удивлению, улыбка чудовища стала еще шире.

«Я надеялся на такой ответ».

Келл не понял, чему оно радуется, но потом чудовище отступило на шаг и распростерло руки.

«Мне это тело нравится. И раз уж ты отказал мне, я оставлю его себе».

В глазах существа что-то дрогнуло, затрепетал свет, мелькнула зелень, вспыхнула борьба, но потом все снова погрузилось в черноту. Чудовище чуть ли не укоризненно покачало головой.

«Ах, Холланд, Холланд…» – промурлыкало оно.

– Верни его, – потребовал Келл. – Мы еще не договорили. – Но чудовище, все так же качая головой, потянулось к горлу Келла. Он хотел отстраниться, но бежать было некуда.

«Ты был прав, антари, – проговорил монстр, коснувшись железного ошейника. – Магия – это либо слуга, либо хозяин».

Келл бился на металлической раме. Наручники врезались в запястья.

– Холланд! – закричал он, и это имя загремело гулким эхом. – Холланд, сволочь такая, дай же ему отпор!