— Знаешь, Володя, — пробормотал Тим задумчиво. — Да я вам, наверное, и не очень нужен… То есть я могу встать на подхвате. Но у меня и опыта гораздо меньше, чем у вас обоих, да и тема, честно говоря, не моя. Ты же знаешь, я «социальщик» ярко выраженный. О взаимоотношениях людей я умею писать. А психотронное оружие…

— Подумай, — сказал Гульнов, пожимая плечами. Особо разочарованным он не выглядел. Тим его понимал — своим предложением Гульнов в первую очередь хотел показать, что недоверия больше нет.

— И когда теперь? — спросил Тим, подбородком указывая на макет.

— На следующей неделе. Хочешь этот взять себе?

— Зачем? — усмехнулся Тим. — Один экземпляр — это не тот тираж, которым стоит гордиться.

— Все хорошее, что написали люди, тоже когда-то было в одном экземпляре, — заметил Гульнов.

— Ты же знаешь, что общего между человеком и мухой, — сказал Тим, вставая. — Их обоих можно прихлопнуть газетой. Вот поэтому я и хочу работать в газете. Чтобы гадов — мочить. Спасибо, Володя, — он протянул Гульнову руку, и тот вяло ее пожал.

В коридоре на Тима налетел Смолянинов и чуть не сбил его с ног.

— Ха! — заорал он. — Господин Костенко! Примите мои соболезнования!

— Да ну… — смутился Тим. — Ты лучше Зайчика пожалей. Сколько он корячился, и все впустую.

— Впустую ничего не бывает, — внушительно заявил Смолянинов. — Слушай, это все действительно так серьезно?

— Это очень серьезно.

— Н-да… Слушай, Тим! Между прочим, я сегодня буду стронций вымывать из организма. И Заяц будет, и Володька. Заходи.

— Спасибо, не получится, — улыбнулся Тим. — Так приходите вдвоем, — заговорщически предложил Смолянинов ему на ухо. — Блондинка? Брюнетка? Рыжая?

— Платиновая, — гордо объявил Тим, чувствуя, что краснеет. Смолянинов это, конечно, разглядел.

— Любовь! — заключил он. — Завидую!

— Да ладно… — окончательно смутился Тим. — Ну, спасибо за приглашение, я побежал.

— Берегите себя, — повторил Смолянинов и рванул дальше по коридору. Тим задумчиво смотрел ему вслед. Смолянинова в редакции считали человеком бесшабашно храбрым, но вот за психотронное оружие он бы никогда не взялся. Потому что был чертовски умен, циничен и умел в любой ситуации делать главное для журналиста — выживать на линии огня, на переднем крае. А когда в тебя летит не пуля, а невидимая голубая молния, пригнуться ты не успеешь.

Тим сунул руки глубоко в карманы и зашагал к лифтам. На ходу он вспоминал, какой должен быть диаметр у медной проволоки для петли Лаковского. Эта «петля» — кольцо с длиной окружности в метр — тоже считалась у биоэнергетиков отменным экраном, даже лучше фольги.

* * *

Он, кажется, на минуту вздремнул. Обнаружил во сне хорошо знакомый узкий коридор с плохим освещением. Почувствовал тяжесть проклятого топора в руках. Догадался, что за углом прячется смерть в облике вервольфа. И проснулся от страха. Попытался открыть глаза, чуть-чуть приподнял веки и увидел зеленый туман.

Тим лежал на боку, на диванчике в кабинете, и не мог пошевелиться. Тело отказывалось слушаться, оно было парализовано. А в воздухе повис тонкий неплотный зеленый туман, и в этом тумане, где-то у двери, за краем угла зрения, притаился ужас.

Рот наполнился слюной. По телу пробежала волна неприятной вибрации, еще раз, еще раз, с каждым разом сильнее. Как будто диван под ним мелко-мелко затрясся. Из-под полуприкрытых век Тим видел подсвеченный бьющим из окна закатным солнцем туман, но ни повернуть голову, ни даже просто шевельнуть глазами не мог. И «щелкнуть» тоже не мог. Это было совершенно невозможно.

Вибрация усилилась. Теперь дрожь охватила все тело и била немилосердно, мелко, но очень сильно. Слюна потекла с губы, и сглотнуть не было сил. А там, в тумане, прятался ужас. Прятался, выжидая удобного момента, чтобы наброситься. Страх в чистом виде. И если ты найдешь в себе силы, двинешь глазами и посмотришь на него… Тогда он прыгнет на тебя и поглотит целиком.

Навсегда.

Тим почувствовал, что теряет контроль над собой. Ему безумно хотелось закричать — нет, не в голос, потому что голосовые связки тоже не слушались. Но сейчас он не выдержит, и яростный вопль животного ужаса заполнит мозг. И за этим воплем придет освобождение. Никаких больше страхов. Никаких больше проблем. Придет спасительное безумие.

Тим сконцентрировал внимание на глазах. Он так напрягся, что ему на мгновение полегчало. И смог чуть-чуть, самую малость, сдвинуть зрачки. Только не в сторону ужаса в тумане, нет! От него. Тим увидел свою руку. Ее должна была бить крупная дрожь, сотрясавшая все тело. Но рука лежала совершенно неподвижно. И Тим вспомнил.

Семья, живущая в подмосковных Химках, сорокалетние мать и отец, двое детей, возраст — десять и восемь, бабушка, возраст не установлен. В течение последних трех лет жалуются на похожие симптомы. Их начинает трясти под вечер. Правда, не до паралича. Спасаются они под покрывалами из алюминиевой фольги, иначе не могут заснуть. Обращались во все возможные инстанции, но везде только смеются.

Бывший сотрудник КГБ, который показывал результаты замеров СВЧ-фона в своей квартире. Его семью жарили микроволновым лучом, как котлету на сковородке. Уволился из органов «по политике», тут же был подвергнут насильственно психиатрическому освидетельствованию. Признан нормальным. Однажды ночью проснулся от страшного жжения в позвоночнике — и началось. Один из симптомов — вибрация во всем теле.

И группа «охотников за летающими тарелками», карабкавшаяся на Гиссарский хребет якобы к месту посадки НЛО. Три человека ночью проснулись от бешеной вибрации. Яркое свечение в воздухе, различимое сквозь брезентовую стенку палатки. Абсолютный паралич воли на несколько минут.

Только вот чего «уфологи» точно не чувствовали — так это страха. Потому что внутренне они были готовы к встрече с Неведомым.

«А я что — не готов?»

С этой мыслью Тим собрался в комок. Он весь сжался в крошечный шарик, сгусток энергии. «Там, в углу, стоит и глядит на меня что-то невообразимо страшное. Как его победить? Только став еще более страшным, чем оно само».

И вместо того, чтобы внутри себя заорать от ужаса, Тим злобно рыкнул. Дал ненависти заполнить сознание до отказа. Резко, прыжком, развернулся из «шарика» до размеров собственного тела. И легко повернул оскаленное лицо навстречу врагу.

Ххххаааа!!!

В комнате не было ничего и никого — ни тумана, ни ужаса, ни даже пыли в солнечном луче. Ни малейшего напоминания о том, что случилось. Только сведенные до боли мышцы и утробный рык откуда-то из самой груди.

Тим закатил глаза, покачнулся на краю дивана и с деревянным стуком повалился на пол.