Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Луна вновь скользнула за облака, и все, что осталось Гипероблаку, – это наблюдать за тепловыми контурами тела Грейсона, считывать дельта-волны его мозга да слышать ровное дыхание человека, странствующего по неведомым глубинам страны снов.
Как и всегда, Грейсон проснулся под тихую музыку, звук которой постепенно усиливался в полной гармонии с биоритмами его тела. Гипероблако знало, когда его будить, и делало это с любовью и заботой.
Не вполне еще проснувшийся Грейсон перекатился на бок и, лениво улыбнувшись, посмотрел на висящую в углу камеру.
– Привет! – сказал он. – Доброе утро!
– И тебе доброе утро, – отозвалось Гипероблако. – Кровать была не самая удобная, но, насколько я поняло, ты хорошо поспал.
– Когда устанешь как собака, уснешь и на самой жесткой кровати, – сказал, потягиваясь, Грейсон.
– Может, подремлешь несколько лишних минут? – спросило Гипероблако.
– Нет, я выспался, – сказал Грейсон, уже совсем проснувшись.
Но на камеру он посмотрел с некоторым подозрением.
– Странно. Ты мне этого никогда не предлагало. Обычно я прошу дать мне поспать подольше.
Гипероблако не ответило. Грейсон знал, что молчание Гипероблака столь же информативно, что и его слова.
– Что происходит? – спросил он.
Гипероблако несколько мгновений колебалось, а затем произнесло:
– Нам нужно поговорить…
Грейсон вышел из спальни бледный и обеспокоенный. Больше всего он хотел выпить большой стакан холодной воды. А еще лучше – вылить ведро холодной воды на голову.
На кухне он встретил Астрид и Анастасию. Те завтракали. Они сразу поняли, что с Грейсоном что-то не так.
– С вами все в порядке? – спросила Анастасия.
– Не уверен, – последовал ответ.
– Нужно начать интонировать, – сказала Астрид. – Это всегда приводит меня в норму. Для твоего баритона подойдет задержанная «соль» малой октавы. Почувствуешь грудью мощный резонанс.
Грейсон усмехнулся – сестра Астрид все еще хотела сделать из него правоверного тоновика.
– Не сегодня, Астрид, – сказал он.
Точнее всех прочитала ситуацию Анастасия.
– Это Гипероблако? Что оно сказало?
– Соберитесь все, – ответил Грейсон. – Я не хочу несколько раз говорить то, что должен сказать…
* * *
Нам нужно поговорить. Именно это сказало ему Гипероблако, когда три года назад стало с ним вновь разговаривать. Так Гипероблако начинало, если дело шло о чем-то существенном. Этот раз не был исключением.
Все время Гипероблако внушало Грейсону, что тоновики станут мощной армией, которую оно, когда придет время, использует во благо человечеству. И вот время пришло… Но оказалось, что Гипероблако и люди совсем по-разному понимали, что такое армия.
– Но почему? – спросил Грейсон после того, как Гипероблако открыло ему то, что было у него на уме. – Зачем тебе это нужно?
– Если я говорю тебе, что тому есть причины, верь мне. Я не могу сказать больше, потому что шансы того, что тебя схватят, очень велики. А если тебя поймают, то найдется немало жнецов, которые захотят нейтрализовать твои наночастицы и с помощью пыток добыть из тебя все, что ты знаешь.
– Я никогда не предам тебя! – поклялся Грейсон.
– Ты забываешь, – сказало Гипероблако, – что я понимаю тебя лучше, чем ты сам. Людям свойственно думать, что во имя верности и чести они способны превозмочь любую боль, но я отлично знаю, какая боль заставит тебя предать меня. Если тебе это внушит приятные мысли, то знай – у тебя очень высокий болевой порог. Ты способен лучше противостоять боли, чем большинство людей. Но слом все равно неизбежен. Есть некоторые части твоего тела…
– Не нужно, я понял, – сказал Грейсон, не желая вдаваться в детали того, какие формы боли заставили бы его сломаться.
– Пора отправляться в путешествие, – сказало Гипероблако. – Ты станешь проводником и провозвестником. Когда ты пройдешь этот путь, все станет ясно, я обещаю.
– Будет нелегко…
– Считай, что это часть миссии Набата. Ведь пророк не только соединяет человечество с его богами, он уничтожает пропасть между смертью и жизнью, так?
– Нет, – покачал головой Грейсон. – Это задача не пророка, но спасителя. Это тоже моя роль?
– Возможно, – ответило Гипероблако. – Увидим.
Джерико и Моррисон явились быстро. Мендоза немного задержался. Когда он пришел, видно было, как он измотан. Под глазами – черные круги. Похоже, он не спал всю ночь.
– На этой планете всегда кто-то не спит, – сказал Мендоза своим скрипучим голосом. – Я отслеживал нападения жнецов на секты тоновиков и инструктировал тех викариев, чьи люди могут находиться в опасности.
– Именно об этом мы и должны поговорить, – сказал Грейсон.
Он посмотрел по очереди на каждого из собравшихся, надеясь определить, к кому в первую очередь обратиться с новостью, но понял, что ему не вынести ни одну из возможных реакций, а потому, не останавливаясь, скользил глазами по их лицам, не останавливаясь ни на ком дольше, чем на мгновение.
– Годдард хочет вывести себя из фокуса всеобщего внимания и переключить его на тоновиков. У меня есть причины полагать, что по всему миру начнутся систематические нападения на наши секты. И это не просто месть за Тенкаменина. Это – попытка уничтожить тоновиков как таковых.
– Вам это сказало Гипероблако? – спросил Мендоза.
Грейсон покачал головой.
– Гипероблако не может мне сказать ничего подобного, – ответил он. – Это было бы вмешательством в дела жнеческого сообщества. Но того, что оно мне сказало, достаточно для того, чтобы мы знали, что делать.
– И что же оно сказало? – спросила Анастасия.
Грейсон сделал глубокий вдох.
– Оно посоветовало тоновикам забыть о своих традициях. В частности, они должны отказаться от обряда сожжения умерших. Не стоит сжигать и те тысячи, что умрут завтра.
Новость повисла в воздухе, и осознали ее не все сразу.
Затем Мендоза вскочил и бросился действовать.
– Свяжусь со всеми викариями, что сейчас в сети, – сказал он. – Мы дадим оружие в руки каждому, кто способен защищаться. А вы сделаете публичное заявление, скажете всему миру, что вы живы – как это сделала Жнец Анастасия. Ваша задача – поднять всех тоновиков на священную войну против жнеческого сообщества.
– Нет, – ответил Грейсон. – Я этого не сделаю.
Мендоза вскипел:
– Нам объявлена война, и мы обязаны действовать быстро и решительно. Вы сделаете то, что я сказал!
Вот как! Мендоза бросает Грейсону вызов, причем в самый худший для этого момент.